Егерь: назад в СССР
Шрифт:
— Мужики, сигаретой не угостите?
Мне протянули пачку «Явы» и коробок спичек.
— Спасибо!
Отойдя в сторону, я затянулся горьким ароматным дымом. Сдержал кашель, выдохнул и сделал ещё одну затяжку. Так и обратно пристраститься недолго!
Но никотин сделал своё дело. Нервы успокоились, и я, наконец, составил план. Он был хорош тем, что всё самое важное оставлял на вечер.
В самом деле, сейчас нет смысла идти домой. Там всё равно никого. Родители на работе. Сестра у бабушки в деревне. А здешний «я» или тоже в деревне, или гоняет
Поэтому сначала я пройдусь по магазинам. Куплю всё, что нужно в деревенском быту. А вечером, когда родители вернутся с работы, позвоню в дверь и всё выясню.
Успокоив себя этой мыслью, я выбросил окурок сигареты в урну и отправился в вокзальный буфет, чтобы перекусить.
Вокзал в Волхове остроконечным шпилем напоминал готический собор. А по площади и превосходил многие соборы. В общем-то, такой вокзал и полагался на важной узловой станции, через которую проходит множество поездов дальнего следования.
Буфет сколько я помнил, всегда располагался при входе в зал ожидания поездов дальнего следования. Я вытряхнул мелочь в блестящую латунную тарелочку, купил стакан чая и пирожок с чем-то и присел в удобное деревянное кресло. Эти кресла стояли рядами в огромном пустынном зале.
Чай был горячим и слегка отдавал половой тряпкой. Несколько чаинок кружились на дне гранёного стакана, словно стайка ворон. Пирожок оказался чёрствым и невкусным. Я проглотил его одним махом, запил чаем и вернул буфетчице стакан. А потом вышел на перрон.
Станция, и впрямь, была огромной. Двадцать четыре пути, не считая подъездных, локомотивное и вагонное депо и сортировочная горка. Сюда прибывали грузовые составы с самых разных уголков страны. Здесь их расцепляли, переформировывали и снова отправляли неведомо куда.
И каждый метр этой огромной станции я в своё время обошёл с гаечным ключом и молотком на плече. В той, прошлой жизни.
Громкоговоритель что-то невнятно пробубнил. Через минуту рельсы зазвенели, стали подрагивать. Со стороны Ленинградского тупика к перрону подкатила электричка.
Пневматические двери с шипением открылись, выпуская торопливых пассажиров. Некоторые сразу поспешили к автобусам. Другие, поставив багаж на перрон, оглядывались в поисках встречающих.
Я взглянул на огромные часы на башне вокзала. Четверть одиннадцатого. Можно пойти купить продуктов, а там и промтоварные магазины откроются.
В продуктовом магазине на улице Профсоюзов я купил несколько банок сгущёного молока, пакет сахара и два килограмма конфет «подушечки», обсыпанных сахаром и с вареньем внутри. Хотел взять подсолнечное масло, но его отпускали только в свою тару. Прихватил две буханки волховского хлеба и нарезной батон.
Хлеб был ещё тёплым, только с хлебозавода. Рука у меня дрогнула.
Мои родители работали на хлебозаводе. Точнее, не так.
Отец работал водителем на хлебной машине. А мама — сироповаром на заводе безалкагольных напитков. Оба завода располагались в одном низком здании на улице Дзержинского, в двух шагах от вокзала.
Здесь, в городе детства, всё было в двух шагах.
Когда я был помладше, отец летом часто брал меня с собой на работу. Я помогал грузить в кузов деревянные ящики с горячим хлебом и батонами. Иногда тайком отламывал хлебный припёк от буханки. Если отец замечал — за такое всегда влетало.
Потом мы ехали в магазин. Я до конца опускал боковое окно кабины и наслаждался тёплым летним ветром.
В магазине помогал вытаскивать дальние ящики из кузова длинным железным крюком.
Но лучше всего были обеды. Полные весёлые женщины в белых, перепачканных мукой халатах, угощали меня горячей сдобой. Сдоба была обсыпана сладкими белыми крошками.
Я зажимал её в руке и через внутреннюю дверь шёл на ту половину завода, где делали и разливали лимонад. Там весело дребезжала бутылками линия конвейера. За решёткой, под замком высокими штабелями стояли ящики с готовой продукцией. А в отдельном помещении — огромные толстые баки, в которых варился сладкий сироп. Там работала мама.
Я брал отставленную в брак бутылку — ту, в которой был недолив — выбегал на улицу и садился на скамейку. И начиналось пиршество.
Тёплая сдоба и свежий лимонад! Что на этом свете может быть вкуснее? Мне завидовали все мальчишки во дворе. Через проходную их не пускали. Ничего выносить с территории тоже было нельзя. Но я тайком просовывал им через высокий деревянный забор бутылки лимонада и свежие батоны.
За воспоминаниями я и сам не заметил, как ноги принесли меня к проходной завода. Маленькая кирпичная будка с деревянной дверью в тени высоких толстых тополей. Рядом — высокие ворота, сваренные из арматуры.
Потяни на себя дверь — за ней будет вертушка, а слева — комнатка охранника. Охранник улыбнётся, махнёт рукой — пробегай, мол!
А если нет? Если строго спросит — к кому? Что я ему отвечу?
Я повернулся спиной к двери и пошёл прочь.
До вечера я неторопливо ходил по магазинам. В магазине готовой одежды (он так и назывался) купил себе носки и трусы. Потом заглянул в магазин «Радуга». Там разжился двумя катушками ниток — белой и чёрной, набором иголок и ножницами.
В универмаге на углу Советской и Гагарина купил в спортивном отделе катушку лески, несколько крючков и грузил. Крючки мне завернули в промасленную бумагу. Я спрятал маленький свёрток в боковой карман рюкзака.
По тихой Советской улице, на которой задумчиво шелестели листьями липы пришёл к школе, в которой учился.
Двухэтажное здание, выстроенное буквой «П» выходило на Советскую улицу парадным входом с белыми колоннами. Здесь, на асфальтовом пятачке всегда проходили торжественные линейки. Здесь для первоклассников звучал первый звонок.
Окна моего класса были с левой стороны школы, на втором этаже. Вон те четыре окна, ближе к торцу!
Кабинет математики. Три ряда парт. Портреты учёных по стенам.