Египет
Шрифт:
За время нашего путешествия я узнал по "Радио" все новости нелегкой бедуинской жизни. У ее отца триста верблюдов, и всем им нечего есть. В школу отец ее не пускает, нечего, говорит, зря время тратить. Надо работать. Он хочет купить еще 300 верблюдов. Им всем тоже нечего будет есть. Никто из ее сестер не умеет так зарабатывать, как она, хотя они старше. Но они все не "Радио". А с туристами молчать нельзя, туристы тогда вообще денег не дадут. Я спросил Радио:
– Может, тебе, как и я, многие дают деньги, чтобы ты помолчала?
Радио в ответ хихикнула, соглашаясь с моей догадкой о ее хитрости. Причем тут же похвасталась
– Похоже, - закончила она, - жизнь начинает складываться!
Мой переводчик-араб, переводя ее слова, явно гордился способностями маленькой девочки: умеет выкачивать деньги из туристов. Как сказали бы у нас, "разводить" клиентов. Он считал это достоинством своей нации. Спасительным задатком подрастающего поколения.
Весь этот арабский табор вскоре довел меня до того, что мне искренне стало жаль тех израильтян, которые пытаются договориться по-хорошему со своими соседями. Невозможно по-хорошему решить ни один вопрос с тем, кто принимает твое желание договориться за слабость.
Конечно, в других странах тоже попрошайничают. Российские нищие - не самые бедные люди. Не дай бог в московском аэропорту соблазниться окриками зазывал на такси. Особенно если у тебя лицо провинциала под дорогой зимней шапкой, съехавшей от столкновения со столицей почти на затылок.
Но на наших попрошаек можно хотя бы цыкнуть, и они отстанут, не с первого, так со второго раза. Для арабов слова "нет" не существует. Особенно если ты произносишь его интеллигентно, стараясь не обидеть. Тут-то они и поймут, что ты слабак! Даже отказать толком не умеешь. И будут бежать за тобой, размахивая, как ветряная мельница, руками с бусами. У всех людей при произнесении какого-то слова возникают свои ассоциации. После многочисленных поездок по Израилю и путешествия по Египту я при слове "араб" вижу лавочника с бусами посреди пустыни рядом с грустным, недоедающим и облезлым, словно побитым молью, верблюдом, у которого уже не осталось сил даже на то, чтобы прилично кого-то оплевать.
Любой иностранный турист в Египте обречен. Если он сдастся и купит у араба любую мелочь, в глазах-бусинках лавочника-аборигена появится победное озорство мальчишки, у которого мозг развит ровно настолько, чтобы считать удачным лишь тот день, когда удалось кого-нибудь облапошить. Если откажете ему или он своей приставучестью доведет вас до того, что вы разозлитесь и сами начнете махать на него руками, впадать в ярость, в истерику, как присуще всегда интеллигентам, в его взгляде лезвием кинжала сверкнет враждебность, совсем не похожая на мальчишескую. Я ни в одной стране не чувствовал себя столь растерянным от того, что постоянно оказывался либо чьим-то врагом, либо сильно разведенной простоквашей.
Даже первое свидание с пирамидами не вызвало у меня ничего, кроме раздражения. Хотя я готовился к нему, как советский студент, первый раз выезжающий за границу, которому предстоит пройти перед поездкой партком, профком и сдать экзамены на знание страны назначения самому страшному "кому" - комиссии ветеранов.
Помню, когда я впервые выезжал с группой студентов МАИ в Польшу, меня спрашивали, какие удои молока давала среднепольская корова в 1939 году на душу среднепольского населения. И, что самое удивительное, я на этот вопрос, кажется, ответил правильно. Иначе бы не побывал первый раз за границей и не увидел первый в своей жизни стриптиз. Зато уже тогда я понял, как бывают в жизни связаны совершенно далекие на первый взгляд вещи. Например, среднестатистические надои молока среднепольской коровы до второй мировой войны и первый в моей жизни стриптиз.
Конечно, стриптиз в то время был рискованным мероприятием. Даже смотреть на него считалось антисоветчиной, антигосударственным поступком. Все-таки 74-й год. Не шутка. Мы были уверены, что секса в нашей стране нет. Эротика - неотъемлемый атрибут буржуазии. Советские мужчины, поголовно одетые в серые костюмы фабрики "Большевичка", могли разволноваться от неожиданно приподнявшейся у сотрудницы юбки, когда та, скажем, поднимала руки, чтобы причесаться.
Чтобы по возвращении из Польши мне не "пришили дело" за посещение безнравственного мероприятия, я пригласил пойти со мной на стриптиз в Закопане главного стукача и надсмотрщика нашей группы, блюстителя морали и нравственности, старлея КГБ. Пригласил, естественно, не за его, а за свой счет. Предварительно для этого продал дубленку. Тогда у меня была лучшая дубленка в моей жизни. Цвета балтийского пляжа осенью. Я стоял в ней на закопанском рынке и ждал покупателя. Помню, подошла цыганка. Дубленка была настолько изящная, что даже она, почти ясновидящая, не угадала во мне советского гражданина.
– Швед?
– спросила цыганка по-английски.
Я отрицательно покачал головой, как глухонемой, чтобы не выдать себя акцентом и тем самым не совершить антисоветский поступок, раскрыв всему рынку, что советский человек может опуститься до того, чтобы продать в Польше цыганке дубленку, купленную в закрытом распределителе при Верховном Совете СССР.
– Ирландец?
– переспросила цыганка, окончательно разочаровав меня в своем цыганском ясновидении.
Я невольно улыбнулся.
– О, русский!
– воскликнула она, увидев у меня золотой зуб.
Тогда я впервые с гордостью осознал, что золотые зубы есть только у нас, советских людей. Лет через десять, вспомнив этот случай, в каком-то интервью сказал журналисту, что иммиграция из Советского Союза - это утечка не умов, а зубов.
Я правильно вложил вырученные за эту дубленку деньги. Во впечатления и в будущее досье на меня в архиве КГБ. То есть практически заимел своего, "домашнего", стукача, который за пару стриптизов и, страшно сказать, за совершенно антисоветский напиток кока-колу позитивно настучал на меня. Что я морально устойчив и ни в каких порочащих Отчизну связях и действиях замечен не был. Видимо, потому, что остался стойким и не разволновался во время стриптиза, как это позволяли себе нестойкие граждане аморальных капиталистических стран.
Когда же мы с моим кагэбэшником вернулись после стриптиза в отель и швейцар, унюхавший своим опытным швейцарским нюхом, что у нас чуть больше денег, чем положено банальным советским туристам, спросил, не нужны ли нам девочки, я гордо ответил:
– Нет. Мы же советские люди!
– Что, советские не нуждаются в девочках?
– ухмыльнулся швейцар уже в то время польско-антисоветской улыбкой.
– Нет!
– с еще большей гордостью ответил я.
– Советский человек девочек себе найдет сам.