Египетские приключения

Кулидж Оливия

Рассказчик снова застонал и тревожно оглянулся. Возможно, теперь будет безопасно спуститься к воде. Он остановился и тут же услышал перепуганные крики и шум впереди. Одновременно кричали много людей, и это казалось удивительным – земледельцы не собирались вместе в середине рабочего дня. Тем более странно, что было самое жаркое время, и все старались найти возможность отдохнуть, а у тех, кто не мог себе этого позволить, не оставалось сил шуметь. Рассказчик на некоторое время забыл о своих несчастьях, припоминая все, что он знал о той деревне, к которой приближался.

Деревушка была немного больше обычной, и обмазанные илом хижины беспорядочно располагались вокруг рыночной площади, засиженной

мухами. На площади всегда находилось немного людей – торговцев глиняной посуды или полотна, но желающих купить что-либо не было. Однако деревушка считалось центром в этой местности, и казалось, там назревал бунт. Рассказчик чувствовал себя слишком старым, чтобы участвовать в таких беспорядках, и поэтому не видел смысла идти туда. С другой стороны, деревня справа была определенно недружелюбной, да и грабитель скрывался где-то поблизости. Он посчитал, что самое время немного отдохнуть и попить солоноватой воды, при этом держа ухо востро, прислушиваясь к происходящему.

У канавы не было ни малейшей тени: кусты давно срезали, а всю траву, которая когда-то росла на берегу, до последней былинки выщипали козы. Однако старик мог напиться, смыть пыль и смочить свой головной убор. На таком солнцепеке спать было невозможно, но тем не менее здесь было безопаснее, чем на дороге. Он зашел в воду, присел на корточки и прислушался.

Шум не стихал, даже когда жара пошла на убыль. Напротив, казалось, кричали громче, чем раньше. Когда старик добрел до первых маленьких хижин, обмазанных илом, то обнаружил маленькие пустые дворики, в которых были разбросаны игрушки, но детей нигде не было видно. Наверняка все жители деревушки ушли на площадь. Рассказчик, недавно уловивший некоторые слухи в городе, кивнул сам себе и покорно пожал плечами. Говорили, что, возможно, будет война и тогда, без сомнения, всех мужчин призовут в армию. Если слухи подтвердятся, ему придется вернуться в город, поскольку в сельской местности он вряд ли сможет заниматься своим ремеслом в столь беспокойное время. Однако голод вынуждал его идти вперед. Несколько лет назад голод не был для него столь невыносимой мукой, но сейчас старик был в отчаянии. Прежде чем вернуться в город, он должен поесть.

В деревенской тюрьме, выходившей на базарную площадь, был маленький двор, обнесенный высокой стеной из высушенного на солнце кирпича, сделанного из ила, к которому добавляли рубленую солому и песок. Стена была побелена очень давно, и от побелки осталась лишь слабо заметная полоска в верхней части стены, до которой никто не мог достать. Ниже краска была полностью стерта или закрашена рисунками деревенских умельцев. Посередине стены, между двумя маленькими квадратными башнями, располагались ворота, грубые, но надежно закрытые решеткой, а на самом верху стены торчали заостренные колья. У ворот волновалась толпа людей, главным образом женщины. В руках они держали разные предметы, которыми отчаянно размахивали. Дети всех возрастов прыгали в толпе и визжали, получая шлепки от отчаявшихся матерей, выражавших свои чувства невообразимым гвалтом. Время от времени какая-нибудь женщина бросалась на решетку, но ее тут же отталкивали из-за ворот. Старик заметил, что какая-то женщина пыталась выбраться из толпы и вопила диким голосом. Ее лицо было красным от крика, платье наполовину разорвано, грудь высоко поднималась.

По краям площади толпа заметно редела. Старики стояли неподалеку или сидели скрестив ноги, раскачиваясь назад и вперед, и выли в такт своему качанию – это они могли делать без особого усилия в течение многих часов. Большинство из них держали еду на коленях. Рассказчик успел заметить, что еды было много и ее могло бы хватить ему на несколько дней. У него потекли слюнки, когда

он пробирался к ним, внимательно вглядываясь в их лица, в надежде увидеть кого-нибудь из знакомых.

Небольшая дверь одной из башен резко открылась, и два маленьких круглых человека выкатились оттуда, подобно горошинам из стручка. Один из них держал в руке посох. Они тыкали друг в друга пальцем и кричали, а в это время те, кто стоял ближе, с воем ринулись на них. Несколько секунд толпа кружилась, как в водовороте, и ничего нельзя было разглядеть, а дети прыгали и кричали еще пуще, чем прежде.

Старик рассказчик, все еще стоявший у края толпы, увидел, как из нее протянулась рука, а за ней – половина плеча. Не раздумывая он схватил руку и с силой потянул ее. Тот, кому принадлежала рука, вылетел из толпы так стремительно, что оба не устояли на ногах и со всего маху шлепнулись на землю.

– Ух ты! – выдохнул рассказчик, пытаясь подняться, выкарабкиваясь из-под упавшего на него человека.

Он бросил на него быстрый взгляд и сразу узнал одного из близнецов. Когда человек стареет, ему становится трудно запоминать имена и лица людей, особенно если он ежедневно заводит новых друзей или врагов. Близнецы, однако, встречаются редко, а эти двое были особенно заметны в деревне, потому что среди бедняков считались богатыми людьми.

– Добрый день, Керес или Камес, – поприветствовал он.

– Керес, Керес, – не задумываясь ответил маленький человек, садясь и пытаясь нащупать свой головной убор, который слетел с него, обнажив плохо побритую голову с торчащими во все стороны пучками волос. Его лицо выглядело нелепым, а когда он понял, что потерял свой головной убор, начал озираться по сторонам. Тут его глаза остановились на рассказчике, и он привстал.

– Рассказчик! – сказал он удивленно и тут же затих, а затем добавил уныло: – Ну что, никто не хочет слушать твоих историй сейчас?

– Набираете новобранцев? – спросил рассказчик сочувствующе.

Керес кивнул.

– Они пришли на рассвете, – сказал он, – и нас не предупредили вовремя, иначе бы мы отослали наших новобранцев. Мы никогда не увидим ни одного из них снова! – Он начал раскачиваться взад и вперед и сыпать пыль себе на голову.

Рассказчик ничего не возразил, очень хорошо зная, что из армии ни за что нельзя было уйти, только раненым или покалеченным, и что немногие из этих несчастных протянут более чем год или два.

– Но ведь известно количество солдат, которых надо набрать из каждой деревни, – сказал он утешительным тоном. – Их всех не заберут.

Керес перестал качаться, но плечи его уныло ссутулились.

– Да, у нас есть квота, – согласился он, – но ее установили во времена прежнего царя, в те добрые времена, когда в нашей деревне хорошо шла торговля и рынок всегда был полон народа. Мой брат Камес говорит, что он должен найти стольких людей, что даже не смеет просить освободить моего сына от армии. – О, мой сын! – Он поднял руки и начал снова посыпать голову пылью. На его глаза навернулись слезы. – О Рамзес, мой сын! – простонал он.

– Да, но ведь Камес – управляющий, – согласился рассказчик, – и он будет избит палками, если не соберет нужное количество людей.

– А ты полагаешь, что его сын среди них? – с горечью в голосе спросил Керес. – Я пошел к нему, ведь он мой брат, а в ответ услышал: «У меня должен быть один сын – твой или мой; все равно, если не Антеф, то Рамзес». С этими словами он выпроводил меня.

– Ну что ж, он правильно поступил, ведь Антеф может быть и твоим сыном, в то время как другие люди теряют всех сыновей.