Египетский манускрипт
Шрифт:
– …И тогда этот колбасник выскакивает в окно и шлепается прямо в куст герани! – закончил барон. – А дядя кричит вослед: «Простите, милостивый государь, куда переслать ваши кальсоны?»
– В прошлый раз был розовый куст, – заметил лейтенант. – По-моему, куда пикантнее!
– Розовый? Быть не может! – возмутился Корф. – И вообще я был уверен, что ты с головой ушел в свои бумажки и не слушаешь!
– Слушаю, барон, куда я денусь, – вздохнул Никонов. – Вас, пожалуй, не услышишь…
Голос барона, наработанный годами практики в манеже и на плацу, заставлял вспомнить об иерихонских трубах – извозчичьи лошади, услышав его, порой приседали в испуге на зады…
– А раз слышишь – послушай вот еще что. Дело было в Кологриве, дядя тогда служил в Новомиргородском уланском. И был у него денщик, Иван – дубина редкостная, но старателен. А дядя уже тогда был известным проказником по женской части и нижних чинов к тому поощрял. Так вот говорит он как-то денщику: «Вот тебе, Иван, рубль. Сходи в город, найди себе бабенку, только смотри, чтобы здоровая была».
Возвращается денщик на следующее утро. Дядя у него спрашивает: «Ну что, нашел себе бабу, здоровая была?» – «Так точно, ваше высокоблагородие, еле рубль отнял».
И барон довольно захохотал. Никонов с укором посмотрел на товарища, и тут же в дверь постучали:
– Сергей Лексеич, к вам мадмуазель Ольга. И этот, как его… нехристь. Из соседушек, вот послал Господь счастья-то…
Никонов усмехнулся. Еврейская община арендовала на Спасоглинищевском двухэтажный дом, в котором располагалась молельня и Александровское ремесленное училище [46] . Упрямая Феодора, прислуга Выбеговых, упорно считала Якова за слушателя этого заведения.
46
С 1906 года и по наши дни в этом здании располагается Московская хоральная синагога.
– Простите, барон, в другой раз. – Обрадованный лейтенант бросился к парадной двери.
– Ну вот, опять досказать не дал… – расстроился барон. – А то еще была презанятная история…
Ольга впорхнула в гостиную – радостная, улыбающаяся, светящаяся изнутри. Увидев барона, она тут же поджала губы, принимая неприступный вид; девушка никак не могла простить Корфу тона, которым он говорил с ней во время недавних событий на Воробьевых. Корф, истинный конногвардеец, в ответ на символический реверанс сухо щелкнул каблуками. Никонов, вошедший вслед за ней, отметил – гостья из будущего хоть и медленно, но перенимает приличные молодой барышне манеры.
Вслед за ним в комнату просочился Яша. Он был навьючен клетчатым «баулом челнока», укутанным для маскировки в рогожу.
– Куда ставить, барышня? – отдувался Яков. – Тяжелый…
– Что это у вас? – поинтересовался Корф. – Мадемуазель решила сменить квартиру?
– Барон, опять вы… – поморщился Никонов, но барон и сам понял, что переборщил, сделал полшага назад и примирительно выставил перед собой ладони.
Но Ольга уже завелась.
– Хотите узнать, дорогой барон? Это очень просто устроить! Яков, отнеси пока в прихожую…
И, подхватив свою сумочку, исчезла в кабинете. Никонов сунулся было вслед, но дверь захлопнулась у него перед носом.
В гостиной повисло неловкое молчание. Яша, искоса глянув на захлопнутую дверь, поволок баул обратно. Никонов молча страдал. Барон не понимал ровным счетом ничего.
– Серж, мон ами… я все понимаю, но скажи на милость, что затеяла твоя пассия? Может, лучше мне уйти, пока она чего-нибудь не учинила?
Никонов пожал плечами:
– Да нет, зачем? Я не хотел говорить тебе, но… у Ольги возникла странная фантазия. Она, видишь ли, задумала заняться коммерцией.
– Барышня? Коммерцией? Очаровательная Ольга решила пойти в лавочницы? И ты ей позволишь, Серж?
– Хотел бы я посмотреть на того, кто попробует ей чего-то НЕ позволить, – невесело усмехнулся лейтенант. – Впрочем, Евгений, не так все плохо. Мадмуазель Ольга намерена поставлять в модные лавочки… мм… изящный товар из своего времени.
– То есть? – не понял барон. – Это что, шляпки? Ленты? Кружева всякие?
– Белье, – коротко ответил Никонов.
– Нашим барышням не хватает панталончиков и корсетов? – удивился Корф. – Или за эти сто лет потомки придумали что-нибудь особенное?
– Да я и сам толком не понял, – признался лейтенант. – Она мне, видишь ли, не объясняла, а сам я… ну… пока не видел.
– Вот как? Что ж, прими мои соболезнования, Серж, я думал, ты счастливее… – игриво подмигнул барон, но увидев, как вспыхнули глаза Никонова, сдал назад: – Да я ничего такого не имел в виду… Неужели очаровательная Ольга так мало тебе доверяет, что не рассказала о том, что хочет предложить москвичкам?
– Рассказывала, – нехотя ответил Никонов. – Но я, признаться, ничего не понял. Она обещала показать… нет-нет, не пойми превратно, только «каталоги» – эдакие цветные журналы. По таким у них заказывают товар по почте… через этот… как его… Интернет. В общем, можно выбрать картинку – и тебе пришлют точно такую вещь. Но чем их белье отличается от того, что носят дамы у нас, я не понял. Вроде бы особые чулки, без подвязок. И еще – белье цветное.
– Цветное? – удивился барон. – А что, пикантно. Но ведь, мон шер, не всякая дама решится такое надеть. Это, знаешь ли…
– …неприлично, – вздохнул Никонов. – Вот и я так сказал. И мадам Клод, которой она пыталась все это всучить – ну модистка сестры, – того же мнения. А потом они вдвоем заперлись в примерочной; а когда вышли – щечки у модистки раскраснелись что твои яблоки; и болтала она исключительно по-французски… И что самое забавное – Ольга ее понимала, хотя и не знает на языке Рабле ни слова.
– Да, загадочно, – покачал головой барон. – Цветное белье, говоришь? Хотел бы я увидеть…
– Что ж, барон, ваше желание несложно удовлетворить, – раздался голос Ольги. – Можете смотреть.
Все трое обернулись, и…
Барон, увидев в дверном проеме девушку, застыл. Ольга стояла в коротенькой – чуть выше середины бедер, прозрачной рубашке, отделанной лиловыми кружевами; ткань ее больше всего напоминала туманную дымку. Остальное… оно тоже было лиловым, кружевным, а в разложенном виде уместилось бы на странице книжки, причем свободного места осталось бы еще много. Ножки нахалки обтягивали прозрачные лиловые чулки в мелкую сетку; наряд довершали туфельки на немыслимо высоком тонком каблуке. Надо ли говорить, что и губы и ногти, при взгляде на которые Никонов вспомнил о панночке из «Вия», тоже были лиловыми?