Египетский роман

Перевод с иврита Вениамина Ванникова

Фотография на обложке

Перевод с иврита Вениамина Ванникова

– I

Copyright © Orly Castel-Bloom, 2015. Published by arrangement with The Institute for the Translation of Hebrew Literature

Он приедет на тракторе прямо по полям, так и сказал, мысленно повторяла Вивиан, причесываясь перед зеркалом в туалете банка. Обидно, что волосы никак не желают укладываться, да еще в день свадьбы! Правда, платья у невесты нет, и церемонию проведут на максимальной скорости в доме каркурского раввина, но все же это свадьба! Будет разбит стакан, будут произнесены обеты.

И она сравняется со всеми, с подругами из «египетского ядра» [1] . Некоторые уже беременны, а кое у кого и ребенок бегает, и не за материной юбкой, а сам по себе! И сестрам она больше не будет завидовать, хоть обе выходили замуж в «Небесных вратах» – роскошной каирской синагоге. Какая жалость: не могла она тогда приехать, жила в Стране Израиля, в кибуце.

В свои двадцать шесть Вивиан ужасно отставала от других, хоть плачь.

Чарли был младшим из пяти братьев, которые родились у Флор и Давида Кастиль еще в Египте, в первой половине прошлого века. Первыми родились три дочери, но они умерли одна за другой: не было тогда хороших лекарств. Одна в семь лет от тифа, другая в десять от черной оспы, третья в одиннадцать от аппендицита. Сама Флор умерла от горя в пятьдесят, ее похоронили в Каире, а не в Газе, как сначала думала Вивиан.

Мать Вивиан тоже звали Флор, но их семья жила в Египте много сотен лет, может, слишком много сотен лет, а то и тысячелетия, ведь, по словам матери, они происходили от того единственного семейства, что не упомянуто в истории народа Израиля: во время великого Исхода это семейство отказалось следовать за Моисеем и осталось в рабстве. Только спустя столетия они освободились и стали вольными охотниками, а когда изгнанные из Испании евреи добрались до Египта, этот род поспешил соединиться с ними, ибо мистическим образом ощутил древние узы крови.

Чарли был худой и очень молчаливый, погруженный в себя. Он так и не оправился от потери трех сестер и особенно от того, как мать вела себя после их смерти. Она до последнего дня не отпускала от себя Чарли – младшего, восьмого ребенка, отраду своей старости.

Вивиан догадывалась, что Чарли все еще в плену прошлого – он молчал, часто моргал и очень много курил, но она верила, что как раз из-за таких утрат ее избранник станет образцовым семьянином. Уж конечно Чарли постарается найти постоянную работу и будет приносить деньги в свою единственную семью и не станет орать во все горло, как ее парочка братьев: их вопли разносились по всему каирскому кварталу Гелиополис, маленькая Вивиан и ее сестры Сесиль и Соланж не смели нос на улицу высунуть от стыда.

А еще Вивиан надеялась, что муж не склонен к побоям и изменам. Бить – ну это она еще, может быть, стерпит, хотя, наверное, постарается побольнее отомстить, а если муж обманет? Если у нее соперницы появятся, и ведь все будут знать, что она обманута? Такого позора ей не вынести.

Вовек не забыть, какую сцену закатила мать, когда отец был разоблачен и вдобавок выяснилось, что он делил свои доходы на две части, притом не совсем равные. Чуть ли не двадцать лет отец вытворял свои фокусы у всех под носом, об этом никто не упоминал, но почти все знали. Нет, с Вивиан ничего подобного не случится. Она с Чарли глаз не спустит ни днем ни ночью. Ну максимум одна измена, ну максимум две, но чтобы такое тянулось пятнадцать-двадцать лет, чтоб он завел детей на стороне? Уж Вивиан будет всегда начеку, уж она-то не проглядит ни малейшего признака измены; все эти тревожные сигналы они с сестрами в свое время обсудили в кафе «Рич». Девушки недоумевали, как это мама могла ничего не замечать, и, тщательно разобрав всю историю, пришли к выводу, что мать была слишком поглощена заботами о первенце.

Не только сестры Вивиан обзавелись уже семьями. Вита, брат Чарли, тоже был женат. Его Адель не любила яичный желток и рассказывала всему «египетскому ядру» кибуца, что наполовину она ашкеназка. Все знали, что Адель ест только белок, поэтому в столовой ей давали два яйца. Желток она отдавала мужу, который теперь станет деверем Вивиан. Что общего между ашкеназским происхождением и нелюбовью к желтку, не поймешь, однако Адель всегда упоминала об этих двух своих свойствах одновременно.

В шесть надо быть у раввина. Хоть он из Ирана, в обряде ничего иранского не будет, а Вивиан все равно, какие выберут напевы для молитв, лишь бы это поскорее завершить и оказаться замужем, как все. Чарли тоже сказал, что ему без разницы, как будут петь молитвы. Он захватит несколько фунтов и сунет тайком раввину, пускай тот без лишней мороки сделает свое дело и поскорее их отпустит. По правде говоря, Чарли слишком настроен против веры. И слишком коммунист. Голова у него совершенно этим забита. Все твердит «Га-шомер га-цаир» да «Га-шомер га-цаир» [2] .

Вивиан рассчитала, что выехать из Тель-Авива надо не позже трех. Накраситься прямо в Каркуре, у раввина в ванной есть зеркало. Все причиндалы можно сложить в косметичку, да их и немного. Кто станет ее фотографировать? Уж она сама точно этого делать не собирается.

Она вернулась на свое рабочее место в банке и сказала начальнику:

– Господин Конфорти, сегодня мне нужно раньше уйти с работы.

– Почему? – спросил господин Конфорти («Болгарская фамилия», – отметила она про себя).

– Свадьба.

– У всех то и дело свадьбы. Что будет, если каждый раз все станут отпрашиваться пораньше? Вроде как «день кончился, и все»? [3]

– Нет-нет, это я выхожу замуж.

Вивиан всегда была застенчивой, но сломить себя никому не позволяла.

– Ты? – поразился Конфорти? – Сегодня?

– Да. В Каркуре. Чтобы успеть, надо уйти раньше. Поеду на «Эгеде» [4] .

– Что это за свадьба?

– Свадьба у раввина. Раз-два, и все. Завтра буду здесь.

– А где жених?

– В кибуце, он там служит.

– А ты, значит, в Тель-Авиве?

– До свадьбы. – Она усмехнулась и отогнала тревожные мысли, не стала бередить больное место. Вивиан не имела ни малейшего представления о том, что предстояло после свадьбы. У них с Чарли об этом речь не заходила. Свои заветные мечты у Вивиан были, но к согласию с женихом она не пришла. Она оставила кибуц Эйн-Шемер вместе со всем «египетским ядром», а ему еще предстояло завершить четыре года в кибуце, которые приравнивались к обязательной армейской службе. Жизнь в кибуце его околдовала, особенно по душе Чарли пришлась работа в поле и в кухне.

«Вот ведь странно, – думала Вивиан, – каких-то два-три года назад Чарли в феске, с видом гордым и независимым, выходил на каирские улицы, участвовал в демонстрациях египетских левых и выкрикивал проклятия королю Фаруку». Сама Вивиан не видела в короле ничего плохого и восхищалась монаршим великолепием, хотя именно его люди выселили ее семью буквально за сутки из приличного квартала в простонародный. И вот теперь Чарли, словно у него нет внутреннего стержня, заделался вдруг сионистом и страстно полюбил кибуцные порядки, совершенно нелепые, как считала Вивиан. Она всю жизнь мечтала о том, как у нее появится наконец что-то свое, чем не надо делиться с сестрами или «товарищами».

Члены «египетского ядра» происходили из разных каирских кварталов. «Га-шомер га-цаир» всех объединил и вывел из Египта в кибуц, а потом вышвырнул из кибуца в Хадеру, запихав в автобус, но об этом после. Вита, брат Чарли, и другие ребята уже устроились в большом городе Тель-Авиве или в новом городе Холоне, где дома растут прямо на глазах. Казалось бы, дело ясное: после свадьбы Чарли должен последовать за ними.

– Иди сейчас, – сказал ей в час дня начальник-болгарин, из кожи вон лез, чтобы помочь. – Будет в запасе время приготовиться. Платье свадебное надеть.