Его большой день
Шрифт:
Когда осенью Йожо прощался с этими местами, все живое на Буковинке как раз готовилось к зимнему сну, а сейчас снова ожило. Радостно распускаются молодые дубки, буки, грабы, калина. Весна и сюда принесла победу.
Над его головой застрекотала сойка.
Когда он подходил к кирпичному заводу, позади послышался лай. Он оглянулся и остановился. Его догонял Гром.
— Ты что, минуты без меня прожить не можешь? — стал выговаривать он псу. Но привязанность собаки оценил. Схватил Грома за ошейник, и оба они подошли к белому домику за кирпичным заводом.
Йожо просвистел старый условный сигнал: три протяжных, три коротких свиста, но вместо Габо вышла его мать.
— Габо
— Там, — указала она на главное здание кирпичного завода. — Завод ремонтируют.
Увидев, что рабочие не ходят на завод, что машины стоят, а трубы не дымят, вражеские солдаты разозлились не на шутку. Им нужен был кирпич для ходов сообщения, бункеров и укреплений, а кирпичники исчезли, как сквозь землю провалились.
— Саботаж! — визжал высокий тощий офицер.
— Саботаж! — повторяли вслед за ним остальные.
Всех рабочих в селе дважды оповестили, но на работу все равно никто не явился. Тогда офицер приказал заминировать круговую печь.
— Раз она не работает на нас, пусть не работает ни для кого! — кричал он.
К счастью, заминировали печь недостаточно умело. Окончательно вывести из строя ее не удалось…
Сейчас, после войны, кирпичники, засучив рукава, стали восстанавливать печь. Части, которые разметал взрыв, заменили новыми.
Габриель с отцом тоже помогали.
Габо измазал всю спецовку. Остальные выглядели не лучше.
— Привет! — поздоровался Габо с другом. — Ты что, тоже пришел помогать?
— Если бы я знал… то был бы здесь уже давно, — сказал Йожо и покраснел, как будто стесняясь, что сам до этого не додумался.
— Мы и без тебя обошлись… Дней через пять все будет готово, — сказал Габриель с очень важным видом.
— Послушать тебя, ну прямо инженер! — вмешался в разговор мальчиков Ганзелик, руководивший ремонтными работами. — Но плохой инженер… Раз Йожо хочет, пусть приходит. Сейчас любая помощь хороша.
— Ладно! Завтра приду, — охотно согласился Йожо.
Ребята вышли. По дороге Йожо рассказал о письме Никиты.
Габо воспринял рассказ Йожо спокойно:
— Ну что ж, каждый спешит домой.
Некоторое время шли молча. Вдруг Йожо схватил приятеля за руку:
— Пошли к Верке!
— Пошли, если хочешь, — кивнул Габо.
Они свернули на тропу, поднимавшуюся вверх на Буковинку. Не к белому домику, а к опушке леса.
По дороге Йожо все время думал о девочке. Сначала они оттолкнули ее от себя, а потом ушла она. Навсегда. Вернувшись из лесу, они сразу узнали, что Верка умерла. Тетя Бачова рассказала им печальную историю:
— На кирпичном заводе немецких солдат много было, они там кишмя кишели… Командовали, как дома. И в нашем доме жило несколько. Просто пришли и расположились, как на ярмарке. Приказывали, что им варить, заставляли стирать белье. Что оставалось делать? Хорошо еще, что не узнали про отца. Я варила, стирала. А они только пили, играли в карты и шныряли по кирпичному заводу, как ищейки. Один из них, такой щеголеватый, стал приставать к нашей Верке. Гладил ее по голове, приносил конфеты, но она ни одной в рот не взяла и удирала от солдата. Однажды он был пьян в стельку и снова хотел ее погладить. От него несло винным перегаром. Вера ударила его по руке и крикнула: «Не гладьте меня! Вы наши враги!» Я побледнела и зажала ей рот. Но достаточно было сказанного. Он все понял, позеленел от злости, ударил девочку по лицу и крикнул: «И ты партизанка!» И выхватил револьвер. Верка хотела броситься ко мне, но пьяный солдат встал между нами. Тогда она увернулась, выбежала из дома и бросилась к Буковинке, надеясь спрятаться в лесу. Все это произошло так быстро, что я ничего не успела сделать. Разъяренный солдат побежал за ней, размахивая над головой револьвером, но, увидев, что она убегает в лес, закричал: «Стой!.. Стой!..» Она побежала быстрее. Ей страшно было, бедняжке. Вдруг она на что-то наскочила, раздался взрыв, и девочка упала лицом в траву. Лишь потом мы узнали, что эти подлецы из страха перед партизанами заминировали опушку леса. На опушке мы ее и похоронили.
Рассказав ребятам об этом страшном событии, Веркина мать утерла заплаканные глаза…
Теперь мальчики поняли, как когда-то обижали Верку. Она оказалась отважнее их.
Тропинка вела ребят вдоль леса. Верку похоронили на лугу под калиной. Могила была обложена дерном, на ней цвели весенние цветы.
Мальчики остановились у могилы. Гром тихо сел на задние лапы. Теплый и мягкий ветерок шелестел в кроне дерева. Калина тихо качалась, шурша ветвями. Ветки легонько поскрипывали. На некоторых веточках перезимовали плоды и теперь, сухие и черные, мерно раскачивались над могилой. Пес вытянул шею и тихо завыл, нетерпеливо поглядывая на мальчиков.
— Пошли! — сказал Габриель.
— Жаль, что Никита ее не знал, — сказал Йожо, когда они спускались по тропинке.
Потом друзья разошлись в разные стороны. Габо спустился к белому домику, а Йожо с Громом пошли вдоль Буковинки.
— Завтра обязательно приду! — крикнул Йожо вслед Габриелю.
— Приходи! — И Габо помахал ему на прощанье рукой.
Из охотничьей сумки (рассказы о природе)
1. Дядя Богдан
Никогда еще не ждал я отпуска с таким нетерпением, как в этом году. И не потому, что в городе от жары размягчился асфальт и я мечтал подышать свежим лесным воздухом. Право же, не в одном этом было дело! Я собирался провести отпуск не только приятно, но и с пользой.
Незадолго до этого я узнал, что в далеких Кисуцких горах, в глубокой долине, живет старый лесничий, который знает природу как свои пять пальцев и замечательно рассказывает удивительные охотничьи приключения… «Вот была бы книжка! — подумалось мне. — О такой только мечтать можно!» Сердце мое просто заныло от желания поскорее послушать этого прославленного, бывалого охотника.
Я написал дяде Богдану — так зовут этого лесничего, — спрашивая, можно ли к нему приехать. Ответ не заставил себя долго ждать. Лесничий писал, чтобы я приезжал: он все равно собирается взять отпуск во второй половине лета и ему по крайней мере будет со мной веселее.
После этого я, как маленький, стал считать, сколько еще ночей остается до отъезда.
Наконец долгожданный день наступил. Скорый поезд мчал меня к верховьям реки Ваг. Мелькали деревни и города, поля и луга, отдаленные холмы. А вот и Ваг. Словно цветы дикого мака, краснели здания новых гидроэлектростанций. Потом промелькнула строящаяся «Плотина молодежи», где люди кишели, как муравьи в муравейнике, пыхтели могучие машины, с грохотом проносились вагончики узкоколейки. И снова деревни и городки, мосты и фабрики. Равнины постепенно сменяются горами, которые поднимаются все выше к небу и с обеих сторон подбираются к поезду, словно хотят преградить нам дорогу. Ничего, так и не преградили! Вот и Жилина! Отсюда уже рукой подать до кисуцкого Нового города на берегу зеленоватой реки Кисуцы.