Его любимая скрипачка
Шрифт:
– Как такое возможно? – прошептала она, пытаясь понять, что это будет означать для нее и для оркестра.
– Я решил купить театр в субботу вечером. Покупка была завершена час назад.
– Но как такое возможно? – повторила она. – Это Франция. Здесь процветает бюрократия.
– Деньги и власть решают все.
Он положил документы в портфель и наклонился вперед, их лица разделяли всего несколько дюймов. Если он наклонится к ней ближе, она почувствует его дыхание.
– Я принц. У меня есть деньги, много денег. И власть.
Затем он откинулся на спинку стула и стал пить кофе, буравя Амалию взглядом.
Она сжала пальцами свою кружку, внезапно испугавшись, что потеряет над собой контроль.
– Теперь я владелец театра. Я пока не знаю, что буду делать со зданием и оркестром. Видите ли, предыдущий владелец так удивился сумме, которую я ему предложил, что не ставил никаких условий для продажи… – Он допил кофе и поставил кружку. – Сыграйте на гала-вечеринке, и я вложу в театр столько денег, что в него будут ходить толпы людей, а ваш оркестр станет лучшим в Париже. Если вы мне откажете, я превращу театр в отель.
– Это шантаж! – отрезала она. – Вы в самом деле меня шантажируете!
Он равнодушно пожал плечами и отодвинул стул:
– Называйте это как хотите.
– Я называю это шантажом. А шантаж незаконен.
– Сообщите об этом полиции. – Он сверкнул белыми зубами. – Но прежде чем вы позвоните туда, я должен предупредить вас, что у меня дипломатический иммунитет.
– Какая низость!
– Я могу зайти гораздо дальше. Понимаете, певчая птичка, я могу сделать так, что вы больше никогда не будете играть на скрипке. Я могу очернить ваше имя и имена тех, с кем вы играете, и вас не примут даже в провинциальный любительский оркестр.
От ярости в ее жилах забурлила кровь.
– Убирайтесь из моего дома!
– Не волнуйтесь, певчая птичка. Я уже ухожу. – Он посмотрел на свои часы. – Я вернусь через шесть часов. И тогда вы дадите мне свой окончательный ответ.
Он угрожал разрушить ее карьеру и карьеру ее друзей и коллег. Неужели он думает, что она ему уступит?
Амалия вскочила на ноги. Переполняясь страхом и гневом, она схватила Талоса за руку, словно сила ее воли могла выгнать его из дома.
– Я сказала, убирайтесь из моего дома! – закричала она, потянув его за руку, не обращая внимания на то, что он не сдвинулся с места. – Мне наплевать на ваш статус и вашу идиотскую дипломатическую неприкосновенность!
Талос стремительно схватил ее запястья огромной рукой.
– А вы горячая штучка, – пробормотал он.
– Отпустите меня сейчас же, – паникуя, потребовала она.
Он усадил ее себе на колени, крепко держа за запястья.
Она ударила его босой ногой в голень и почувствовала боль в ступне. Талос и глазом не моргнул, а только обхватил ее свободной рукой за талию.
– Я чувствую, вы причинили боль себе, а не мне, – сказал он, глядя на ее руки. – Какие изящные пальцы. А теперь вы будете хорошей девочкой, и тогда я вас отпущу.
– Если вы еще раз назовете меня хорошей девочкой…
– Что вы сделаете? Ударите меня снова?
Амалия дернулась, но это был бесполезный жест. Она оказалась в стальной ловушке.
– Вы меня пугаете, – сказала она.
– Я знаю, и я прошу за это прощения. Я отпущу вас, если вы обуздаете эмоции и не наброситесь на меня снова.
Как ни странно, его глубокий голос возымел желаемый эффект. Поджав губы, она сделала глубокий вдох и почувствовала запах его тела. Сглотнув, она внезапно ощутила его горячее дыхание на своих волосах. Ее нервы были на пределе.
Она не могла перевести дыхание. Ее сердце билось так сильно, что она слышала, как его биение отзывается эхом у нее в ушах. Стояла тишина. Амалия чувствовала, как мускулистый Талос замер.
Она больше не слышала и не ощущала его дыхание.
Она слышала только пульсацию крови у себя в ушах.
Наконец он отпустил ее руки и позволил ей встать на ноги.
На дрожащих ногах Амалия отскочила в противоположный конец кухни. Там она прерывисто вздохнула, от напряжения у нее болела грудь.
Талос спокойно надел плащ, обмотал темно-синий шарф вокруг шеи и закрыл портфель.
– В шесть часов, дорогая. Я уважаю ваше решение, но знаю, что, если ваш ответ останется отрицательным, последствия будут реальными и быстрыми.
У Амалии зазвонил телефон.
– Мама?
– Милая, я кое-что узнала. Я не дозвонилась до Пьера.
Мать Амалии была подавлена. Словно Пьер Гаскин был обязан постоянно держать в руках свой телефон на случай, если Колетт Бартез – самая известная классическая певица в мире – соизволит ему позвонить.
– Но я поговорила с его очаровательным помощником, который сказал мне, что сегодня утром он приехал поздно в офис, выдал каждому работнику по пятьсот евро и сказал, будто уходит в отпуск на ближайшие три месяца. А потом он уехал в аэропорт.
– Похоже, он все-таки его продал, – пробормотала Амалия.
Еще две недели назад Пьер Гаскин – бывший владелец Музыкального театра, изо всех сил старался найти деньги на оплату счетов за отопление.
– Похоже на то, милая. Скажи мне, зачем принц Талос купил театр? Я не знала, что он меценат.
– Понятия не имею, – ответила она, ее кожу начало покалывать при упоминании его имени. Она нахмурилась, потому что ей не нравилось врать.
Она не рассказала своей матери ничего из того, что случилось в прошедший уик-энд, потому что у нее не было сил справиться со своей реакцией на Талоса.
– Я знала его отца, принца Летантоса… – Голос матери стал мечтательным. – Я пела для него однажды. Он был таким… мужественным!
– Мама, мне надо уходить.
– Конечно, дорогая. Если ты снова встретишься с принцем Талосом, передавай ему от меня привет.