Его маленькое искушение
Шрифт:
— Проехали, — жмет плечами. — Просто запомни: если я есть захочу, то сам возьму. Не надо мне хавку наверх таскать.
Последние крохи настроения пропадают безвозвратно.
— Хорошо, не буду. Сейчас все уберу.
Но сбежать не получается.
— Садись и ешь, — произносит с нажимом. — Я убрал, пока ты в ванной плескалась.
Надо же, какая честь!
Но свое недовольство оставляю при себе. Я в этом доме на птичьих правах. Значит, и вести себя буду паинькой.
Арс откладывает из тарелки пяток оладушков
— Ешь. Или еще надо?
— Не надо, — стараюсь смотреть куда угодно, но не на татуированные руки. — Мне и этого много.
— Угу, я заметил. Святым духом питаешься?
Игнорирую явную подколку. Ну да, я хрупкого телосложения! Не всем же обладать гитарными формами.
Хотя грудь у меня неплохая. Крепкая высокая двойка. Могу даже без лифчика ходить, но не делаю этого, конечно. А вот попу хотелось бы побольше… Так, стоп. Опять я не о том думаю.
Кое-как запихнув в себя несколько оладьей, отодвигаю тарелку в сторону.
— Что сегодня приготовить?
Похоже, Арс не ожидал подобного вопроса.
— Хм… Я как-то не думал. Сделай на свой вкус.
— Борщ, пампушки с чесноком и рагу с мясом — пойдет?
Мужчина откладывает вилку и откидывается на спинку стула. Кажется, я слышу жалобный треск древесины. Скрестив руки на могучей груди, Арс смотрит на меня с явным интересом.
— Кулинарные курсы оканчивала?
— Нет. Мама учила. Мне всегда нравилось готовить.
— Твоя мать умерла?
А теперь теряюсь уже я. Бестактно, ничего не скажешь. Застарелая сердечная боль колет ржавой иголкой, но я давно научилась с ней мириться.
— Умерла. Мне семнадцать было.
— А потом отец прошмандовку с сыночкой-корзиночкой в квартиру притащил.
Какое точное определение!
— Да. Елизавета зовут.
— Понятно.
Мужчина встает и, подхватив пустую тарелку, относит ее на мойку. Но вместо того, чтобы оставить, начинает мыть. Сам!
Обалдело таращусь на широкую спину. Такое вообще бывает? Это вроде бы моя обязанность. Хотя бы в качестве благодарности. Но Арс, похоже, решил иначе.
— Скоро позвонит следователь, — бросает, не оборачиваясь. — Будь готова, что начнут давить. Попытаются замять дело.
Тяжело сглатываю.
Об утренней неловкости уже и мысли нет, все мое внимание сосредотачивается на текущем моменте.
— А у них может это получиться?
Очень хочется услышать несколько ободряющих слов, но, домыв тарелку, Арс разворачивается и опирается на мойку бедрами.
Смотрит внимательно. В глазах — холодная сталь, как будто скальпелем душу препарирует.
От этого пристального взгляда не по себе. Ерзаю, стараясь унять беспокойство, но выходит откровенно паршиво.
— Ублюдок со связями и при бабле, — выдает, наконец. — Единственный сын у папаши…
Сглатываю подступившую тошноту. Нет, определённо, мне нужно было уезжать раньше. И не в Питер,
— … Но его отец — известная личность. Скандал ему не нужен — карьера пострадать может. Поэтому и говорю, что дело попытаются замять. Деньгами, например.
И опять смотрит испытывающее.
Это что, намек какой-то?
— Не нужны мне его деньги, — хмурюсь, отодвигая тарелку с оладьями. — Пусть засунет их себе в… — запинаюсь, и отвожу глаза. — Я… я просто боюсь. Но как-нибудь это переживу, — добавляю торопливо.
Краем глаза вижу мелькнувшую рядом тень, а потом на плечо падает тяжелая и очень теплая ладонь.
Почему-то краснею. И сердце вскачь пускается, как умалишенное.
— Расслабься, — хмыкает Арс. — Все будет пучком.
Да уж… Мне бы очень хотелось верить. Забыть обо всем хотя бы на день или два. Но уже к вечеру звонит следователь.
***
Арс
Мелкой слишком долго нет.
Развалившись на скамейке, гипнотизирую взглядом участок, а внутри раздолбанной струной дрожит поганое предчувствие.
Леся не из тех, кто может за себя постоять. Бесхитростная, по-детски пугливая и наивная, она быстро сломается, вздумай следак немного надавить.
А в том, то он или кто-то другой будут пытаться это делать, я практически не сомневаюсь.
Дверь распахивается, и, цокая каблучками, по ступенькам сбегают девочки-курсантки. Обе поворачиваются в мою сторону, многозначительно переглядываются, но так и не решаются подойти — уходят.
Одна из них очень даже ничего, но именно сейчас мне глубоко плевать на внимание противоположного пола.
Мысли заняты Мелкой… С силой тру лоб. Черт… На что я подписался?
Не было в жизни проблем…
А в памяти, будто назло, прокручиваются кадры вчерашней побудки.
Таких глаз, как у Леси, я ни у одной девушки не видел. Один взгляд — и пропал. Потерялся в водовороте эмоций, переполнявших серые омуты. Чего там только не было! Смущение, испуг, удивление… и интерес.
Спорить готов, она никогда не видела мужчину так, кхм, подробно.
И это странным образом цепляло.
Хрен его знает, почему. Не мастак я разбираться в тонких душевных материях, всегда избегал самокопания, а сейчас остановиться не мог.
Румянец у мелкой такой горячий был, что на подкорке отпечаталось. Как у нее это получается вообще? Даже шея и та покраснела. Интересно, а в постели она такая же робкая будет?
Воображение тут же подбросило пикантную картинку: Леся передо мной с широко разведенными ногами и румянцем на бархатных щечках. Смотрит сквозь вуаль ресниц, выгибается навстречу, постанывает. А я, подхватив под упругую задницу, вколачиваюсь в насквозь мокрую от смазки щелку.
Или можно взять ее сзади, перед этим уложив грудью на покрывало, чтобы как следует насладиться разностью наших размеров.