Его младшая сестра
Шрифт:
Такаминэ. Портрет?!
Нисидзима. Да. Схематичный набросок, ведь он же слеп. Номура показывал мне также автопортрет и портрет сестры. В целом довольно похоже, только глаза немного не на месте.
Такаминэ. Сидзуко, наверное, стала совсем красавицей?
Нисидзима. Да, изумительно хороша. Хотя одета не ахти как.
Такаминэ. Таких не часто встретишь!
Нисидзима (указывая на портрет). Здесь она очень похожа. В ней есть какая-то девичья чистота.
Такаминэ. А где они живут?
Нисидзима. Где и раньше – в нескольких кварталах отсюда. Он просил передать тебе привет. Сказал, что хотел бы увидеться, но в то же время боится встречи – боится разговоров о живописи.
Такаминэ. Я его понимаю. Даже представить себе страшно, что значит стать слепым. Ужасно не видеть ни красок, ни света…
Нисидзима. Творения Микеланджело или Рембрандта. Кажется, сестра читает ему мои статьи. Наверное, она тоже страдает, когда хвалят чужие произведения.
Такаминэ. А ведь у него были какие-то особенные глаза. Жена часто вспоминает о нем с душевной болью. Бывают же несчастливые люди!
Нисидзима. Однако недаром же он – Номура!.. Пытается вновь встать на ноги.
Такаминэ. Ты прав. Он и в самом деле человек сильной воли, таких самолюбивых людей, как он, немного. Помню, когда бы я к нему ни пришел, он всегда работал. И всегда говорил: «Я художник. Мне важно только писать, остальное мне безразлично». Он многого достиг бы сейчас. Страшная вещь – война!
Нисидзима. Но его несчастье не. только в этом. Сейчас на них с сестрой свалилось еще одно.
Такаминэ. Что такое?
Нисидзима. Сестру Номуры хотят выдать за Сабуро Айкаву. Знаешь, кто это такой?
Такаминэ. Нет.
Нисидзима. Это чистейшей воды бездельник и лоботряс. В свое время его даже выгнали из колледжа за воровство. На днях встретил его в трамвае. Честно скажу, даже противно стало. Совершенно тупая физиономия.
Такаминэ. И подобный тип хочет жениться на Сидзуко?!
Нисидзима. Вот именно! Это просто чудовищно!
Такаминэ. В нашей жизни такое часто бывает…
Нисидзима. Да, конечно… Нов данном случае, когда я знаю и тех и других, становится особенно страшно. А Номура? Как он будет без нее… Сидзуко для него единственная опора в жизни.
Такаминэ. А что говорит он сам?
Нисидзима. Сидзуко сообщила ему эту новость при мне. Номура был потрясен, хотя и сказал сестре, чтобы она решала так, как считает нужным. Потом, правда, узнав, что этот Айкава – человек крайне непорядочный, категорически запретил. Но когда Сидзуко напомнила, что дядя может потерять службу, он промолчал – только слезы на глаза навернулись.
Такаминэ. Да, плохо дело! Поистине, в нашем мире только деньги имеют власть.
Нисидзима. Что правда, то правда. Я по-настоящему только сейчас понял, какая это страшная сила… Я вот что надумал: надо непременно принять участие в судьбе Номуры. Допустить, чтобы девушку отдали за Айкаву, – это слишком. Как-никак мне уже тридцать три, и сейчас я не в таком стесненном положении, как несколько лет назад.
Такаминэ. Да, конечно. Если есть возможность, надо помочь.
Нисидзима. И тем не менее… Я живу на пятьдесят иен, которые каждый месяц присылает мне старший брат. Иногда и у меня случается заработок, но от силы иен сорок в месяц… Все эти деньги быстро исчезают. Я никогда не мог дать взаймы больше пяти иен, и в конце месяца всегда не хватало именно этих пяти иен… Прямо не знаю, что делать… Вот уже лет пять, как мое имя стало более или менее известным в литературном мире. Я никогда не ленился, и все же деньги как-то не особенно идут ко мне. Потому взять на содержание еще двоих я никак не могу. Так что, скорее всего, его сестре придется выйти за Айкаву. Подумать только, что этот тип добьется своего! Одна мысль об этом приводит меня в бешенство. И главное, с кем это все происходит – с Номурой, таким талантливым человеком, и с такой красивой, чистой девушкой, как его сестра!
Такаминэ. Но как бы все-таки им помочь?
Входит Есико.
Есико. Можно завести граммофон?
Нисидзима. Пожалуйста!
Есико. А можно здесь, чтобы не тащить его вниз?
Нисидзима (к Такаминэ). Ты не против?
Такаминэ. Охотно послушаю.
Нисидзима. Тогда можно.
Есико. Хорошо. (Уходит.)
Нисидзима. И все-таки до чего мерзко, что деньги решают все даже в таком сугубо интимном деле.
Появляются Есико и жена Такаминэ – Аяко.
Аяко. Вы были у Номуры?
Нисидзима. Был.
Аяко. Как мне его жаль!
Нисидзима. Мне тоже.
Аяко. А Сидзуко как жаль!
Нисидзима. Да.
Аяко. Счастливчики – всегда счастливчики, а невезучие так и остаются невезучими.
Нисидзима. Верно. Если бы Номура не ослеп, он, пожалуй, был бы вполне счастливым человеком.
Такаминэ. Но он и теперь, несомненно, сможет найти себя.
Аяко. Он написал повесть?
Нисидзима. Да. Я собираюсь пристроить ее в журнал.
(Протягивает рукопись Аяко.)
Есико (заводит граммофон). Что поставить?
Аяко (листая рукопись). Все равно. Бедный…
Такаминэ. Хватит читать.
Аяко. Я слыхала, Сидзуко сватают… Но жених, кажется, какой-то неудачный?
Нисидзима. Да.
Входит горничная.
Горничная. Пришел слепой господин и с ним красивая девушка.
Нисидзима. Как он себя назвал?
Горничная. Кажется, Номура.
Нисидзима. Номура пришел. Пригласить его сюда?
Такаминэ. Конечно! Хотя… может, у него к тебе дело?
Нисидзима. Сейчас узнаю.
Аяко. Ему, наверно, трудно подниматься по лестнице.
Нисидзима, Есико и горничная выходят.
Такаминэ. Давно мы с ним не виделись.
Аяко. Давно…
Такаминэ. Последний раз – перед его отъездом на фронт. С тех пор он не подавал никаких вестей. (Пауза.) А тебе?
Аяко. И мне тоже. Я однажды хотела с ним встретиться, но он жил у родных в деревне, ни с кем не поддерживал связи.