Его невинная малышка

Жиглата Кристина

– Переоденешься в мою футболку, – первым разрывает он неловкий момент. – Возможно, будет великовата, но меньшего у меня ничего нет. Я буду ждать в гостиной. Нужно осмотреть твою руку, чтобы понять, насколько все серьезно…

– Эм… – ожила я. – Все пройдет. Со временем.

– Конечно, – соглашается он, понимая, к чему я веду. – Если ты не хочешь в больницу, куда стоило бы обратиться, тогда нужно хотя бы самим осмотреть ушиб, чтобы оценить тяжкость нанесенного удара. Дорохов – та еще мразь. После него редко кто остается живым… Женского пола.

Я

киваю, чтобы поскорее остаться одной, поскольку в горле образовался ком. Хотелось плакать от воспоминаний о том, что было и что могло быть. А еще как-то было удивительно, приятно и одновременно невероятно то, что незнакомый человек проявляет ко мне сопереживание и заботу.

Арн, наконец-то, оставляет меня одну, и на этот раз я закрываю за ним дверь на имеющуюся защелку. Лишь тогда полностью избавляюсь от одежды, замечая на бедре еще один синяк, а также несколько на ребрах и предплечье.

И это всего несколько секунд наедине с Дороховым.

Что было бы, если бы он увез меня с собой?..

Даже страшно представить…

Бросаю вещи в стиральную машинку, оставляя нижнее белье, и запускаю ее, а сама тем временем принимаю быстрый душ, пользуясь шампунем и гелем мужчины. Другого здесь ничего не нашлось. Лишь его. Это значит, что в квартире живет только Арн, без девушки. И это замечание возникает в моих мыслях как-то само собой, невольно. Я не интересовалась им… Просто было любопытно. Не больше.

Спустя десять минут я оставляю ванную комнату, надев на себя свое белье, а также безразмерную футболку мужчины, которая свободно болталась на мне и практически достигала колен. Воротник был широким и оголял одно плечо. Я поправила его и, придерживая рукой, направилась в гостиную. Арн уже ждал меня на диване, с небольшим чемоданчиком, в котором было полно всяких медикаментов.

– Садись! – говорит он, не поднимая на меня глаз.

Слушаюсь, но неуверенно размещаюсь напротив мужчины, чувствуя неловкость и стыд.

– Опусти немного футболку, – просит, и я медленно следую его указаниям, слегка отворачиваясь, чтобы не смотреть на него. Вроде ничего страшного, но я не могла на это спокойно реагировать. Еще и мужчина как-то так странно на меня влиял… Сердце грохотало в груди, как сумасшедшее, руки дрожали. А его запах… У него был такой приятный парфюм. – Не бойся, – вдруг успокаивает меня Арн. – Я знаю, что делаю. С моим видом спорта всякое бывает… – говорит, поднимая на меня взгляд. Такой спокойный, уравновешенный. Не то, что я! Все так странно.

– Хорошо, – соглашаюсь, наблюдая за ним.

В его руках был тюбик с какой-то мазью, небольшое количество которой он нанес себе на руку и растирал пальцами, как бы согревая. Это тронуло меня, поскольку так делал мой отец в детстве перед тем, как смазать сбитое колено или прочий ушиб, чтобы мне не было холодно.

– Руку можешь поднять? – спрашивает Арн, приближаясь ко мне и отвлекая меня тем самым от собственных раздумий.

– Да, – отвечаю, приподнимая руку.

– Может быть, вывих… – предполагает он, прикасаясь к моему плечу. Легонько

щупает, водит вокруг синяка, наблюдая за мной. – Больно?

– Немного, – отвечаю, чувствуя, как к моим щекам приливает жар. Его пальцы на моей коже… Это нечто.

– Мазь поможет тебе. Утром будет лучше, – объясняет, начиная втирать белую жидкость мне в кожу, на место ушиба. – Спадет отек и посинение. Если будет продолжать сильно болеть, тогда нужно в больницу… – настаивает он, и его глаза, которые до этого были направлены на мое лицо, опускаются ниже, к губам, шее, зоне декольте. Изучают, ласкают, обжигают, и я ощущаю этот взгляд всем нутром, в глубине души, каждой клеточкой, внизу живота…

Но это было всего короткое мгновение…

В следующую секунду руки Арна прекращают втирать мазь в мое плечо, и он замирает, продолжая смотреть под мой подбородок. Его взгляд мгновенно меняется. Прекращается изучение, исчезает тепло, нежность. Вместо этого появляется нечто другое… Растерянность или, может быть, некое ошеломление. Замечаю, как зрачки его глаз расширяются. Я машинально тянусь свободной рукой к шее, нащупывая свою подвеску.

– Откуда она у тебя? – вдруг спрашивает Арн, прикасаясь к украшению. Как-то слишком резко вырывает ее из моей руки и начинает внимательно разглядывать, слегка склонившись ближе ко мне. А я забываю обо всех недавно возникших странных ощущениях, настораживаясь от непонятной мне реакции мужчины.

Подвеска в форме объемного сердца, которая крепилась на массивной, крепкой цепочке, – единственное, что осталось у меня от моей прошлой жизни. Само украшение на вид выглядело простым и почему-то не имело застежки, было сплошным. Одна половинка сердечка была с гладкой поверхностью, а на другой стороне были выгравированы две большие буквы: «А» и «Д», – написаны красивым почерком, с длинными завитками.

Я не помнила, каким образом мне досталась эта подвеска и кто мне ее дал, но мой покойный приемный отец когда-то говорил, что удочерил меня уже с этим украшением. Я никогда его не снимала, росла вместе с ним, поскольку в окружности сама длина цепочки была небольшой, сделанной для ребенка. Поэтому, когда я начала кое-что понимать и задумываться над появлением подвески, снять ее через голову уже не имела возможности. Со временем я привыкла к этому украшению как к некой части себя и просто не обращала на него внимания, погружаясь в рутину новых дней.

– Не помню, – признаюсь после длительных раздумий. – Это осталось у меня из детства…

– Кто твои родители? – продолжает расспрашивать Арн, поднимая на меня взгляд.

– Отец умер три месяца назад. Он воспитывал меня сам…

– Как тебя зовут? – обрывает.

– Ава… Ава Осипова, – отвечаю растерянно, и Арн резко подрывается с места. Отходит в сторону, к окну, засовывает руки в карманы своих свободных штанов и на некоторое мгновение виснет, потупив взгляд на огоньки ночного города. – Тебе знакома моя подвеска? – решаюсь спросить я, понимая, что его поведение должно иметь хоть какое-то объяснение.