Его осенило в воскресенье
Шрифт:
— Значит, блондинку ее сестра видела на лугу?
— Так она утверждает. Но сам понимаешь, может, это просто предлог, чтобы мы приехали и положили конец произволу проституток, незаконно забравшихся во владение сестер.
— Почему они не обнесут луг оградой?
— Откуда мне знать? Но в показаниях этих женщин есть одна мелкая, однако любопытная подробность, которая расходится с описанием Баукьеро, опубликованным в газетах. Меня эта подробность заинтересовала.
— Хорошо, иду, — сказал Де Пальма. — Пиджак надеть?
—
Синьора Табуссо безмятежно курила сигарету.
— Это синьор Де Пальма, который ведет расследование, — представил его Сантамария.
— Очень приятно, — холодно ответила синьора Табуссо.
— Не будете ли вы столь любезны повторить ему все, что рассказали мне?
Синьора Табуссо окинула обоих быстрым взглядом.
— Неплохое начало, — констатировала она. И сухо улыбнулась. — А может, это способ проверки, не запутаюсь ли я?
Сантамария притворился, будто не заметил злобного взгляда Де Пальмы, и спокойно уселся за письменный стол.
— Нет-нет, синьора, — заверил ее Де Пальма, примостившись на стуле. — Просто нам…
— Все ясно. Но мне хотелось бы прежде выяснить, что мы с сестрой получим взамен? Я готова рассказывать эту историю тридцать раз подряд самому Папе, если вы попросите. Но потом вы должны выполнить свой долг, а не отделываться пустыми отговорками.
— Не волнуйтесь, синьора, — сказал Де Пальма таким тоном, от которого мурашки поползли бы по спине даже у чикагского гангстера.
— Вам легко говорить! — воскликнула синьора Табуссо, ничуть не смутившись. — Но если вы не поторопитесь, то очень скоро найдете меня, сестру и Пальмиру убитыми в наших постелях, как это бывает в голливудских фильмах. Тогда уж нам и вправду нечего будет волноваться!
Де Пальма, поняв, с кем он имеет дело, миролюбиво улыбнулся.
— Я всегда говорила, что луг станет причиной моей смерти, — объявила синьора Табуссо, воздев глаза к потолку. — Раньше все было по-иному: у нас были батраки, и мы в детстве отдыхали там летом. Потом мой бедный папочка умер, я осталась вдовой, моя сестра, к счастью для нее, так и не вышла замуж, и что же нам оставалось?.. Мы поселились в небольшом домике вместе со служанкой Пальмирой, которая тоже овдовела, и зажили скромной деревенской жизнью… — От поэтического описания юных лет — девочка с косичками играет на лугу — синьора Табуссо перешла к горькой реальности сегодняшних дней. — Кто бы мог подумать, чем все это кончится? — грозно спросила она у Де Пальмы. — Что мы увидим убийц в собственном доме!
Де Пальма, явно перешедший в оборону, кивнул, но дать ответ на риторический вопрос не решился.
— Поверите ли, моя сестра чуть не умерла со страху! Ведь она, бедняжка, как ребенок. Она похолодела от ужаса и до сегодняшнего дня ничего мне не говорила. Страх ее парализовал.
— У нее что, больное сердце? — участливо спросил Де Пальма.
— Нет, но здоровье слабое. Она всегда была хрупкой, — ответила синьора Табуссо.
— А что она делала на лугу ночью? — спросил Де Пальма.
— Я же вам сказала — она больная, слабенькая. После ужина она никак не могла заснуть! Вообще-то она ест мало, как птичка, но в тот вечер съела немного больше спаржи, чем обычно. А вы сами знаете, спаржа камнем ложится на желудок. И вот, когда мы с Пальмирой уснули, она встала и…
— Примерно в котором часу?
— В десять — половине одиннадцатого.
— У вас нет телевизора? — нанес удар Де Пальма.
Синьора Табуссо наклонилась и, прищурив глаза, уставилась на него так, словно это был ярмарочный шут.
— Есть. Ну и что? Вы разве его смотрите? — неторопливо сказала она.
Де Пальма потянулся к письменному столу и раздавил окурок в пепельнице.
— Мы телевизором не увлекаемся. Смотрим лишь фестиваль в Сан-Ремо, да и то потому, что Пальмире правится. А так после «Музыкальной карусели» все сразу укладываемся спать. Мы ведь из крестьян, — с гордостью добавила она. — Рано ложимся и рано встаем.
— И спите, как ангелы, — дополнил Де Пальма, — не так ли?
— Нет, как куры, — парировала синьора Табуссо. — Разве что крыльями не хлопаем.
Сантамария и Де Пальма засмеялись, но синьору Табуссо не волновало, производят ли ее остроты впечатление. Можно было даже подумать, что она начисто лишена чувства юмора, а это было не так. Сострив, она тут же вернулась к рассказу, постепенно все более одушевляясь.
— Сестра выбрала себе комнату в самом конце коридора. Говорит, мой храп даже в горах слышно, что, кстати, явное преувеличение. Ближе к полуночи она поднялась, спустилась вниз и пошла погулять по саду. У нас прекрасный сад, я с детства о таком мечтала. Не знаю уж, о чем она тогда думала, но только она потихонечку пошла к долине проституток.
— Какой еще долине?
— Давно, очень давно, там текла речушка, но потом она высохла. Образовалась самая настоящая дорога. По обеим сторонам растет желтая акация, почти совсем скрывающая дорогу от посторонних глаз. Вот почему это место облюбовали проститутки. Зимой их клиенты подъезжают на машинах к площадке у старых ворот. И, не вылезая из машин, не выключая мотора, совокупляются. Но летом они нарушают границу и, захватив с собой пледы, проникают в долину.
— Что же случилось потом с вашей сестрой? — осторожно спросил Де Пальма.
— Если я вам не расскажу, где все происходило, как же вы поймете, что случилось? — оборвала его синьора Табуссо. — Моя сестра подошла к лавру, который растет у края площадки для игры в шары…
— Разве это было не на дороге?
— Дорога проходит ниже, — объяснила синьора Табуссо, сделав рукой жест, будто показывая на крутой спуск с площадки для игры в шары. — А с того места, где растет лавр, очень хорошо видно, кто снизу пробирается на дорогу — словом, можно следить за спектаклем.