Его птичка
Шрифт:
— Ты за кого меня принимаешь? Восемнадцать.
Я оправдывался, но что было хуже всего, не был уверен, что смог бы держать руки и член подальше от Ани, будь она младше.
Надеялся, что нет, но уверенности не было.
— А ты тридцатку разменял, — усмехнулся Леша. Он видел, что тема задевает меня и давил сильнее.
— В отличие от тебя всего год назад.
— Я выгляжу моложе.
— А толку-то? Девок все равно находишь в интернете.
— Это современные технологии.
— Это неуверенность в себе, не более.
С этим я и нажал на кнопку пятого этажа, чтобы попасть к Марине. В кабинет меня не пустили — сейчас там был Министр.
Я, услышав это, растянул губы от уха до уха.
Все напряжение ночи и утра резко схлынуло. В теле заклокотало нервное возбуждение, разнося по крови восторг сбывшейся мечты.
«Поздравляю» — одними губами произнесла секретарь Марины, но я только кивнул, плохо соображая.
У меня будет грант. У меня будет лаборатория. Собственные исследования. Независимость.
Именно это сказал мне Павел Петрович — нынешний министр здравоохранения, когда спустя бесконечные полчаса, меня пригласили в кабинет заведующей.
Я старался не обращать внимания на оскал Марины, словно это все была ее заслуга.
— Вы показали себя настоящим профессионалом. Хоть риск и был, — произнес довольно усталым голосом мужчина.
Его лицо напоминало застывшую маску вежливости и ни одна мышца не дергалась, когда он улыбался. Но, судя по всему, вежливость была не то, чтобы фальшивой, но отрепетированной.
— Храбрым помогает не только судьба, но гораздо более — разумное суждение. В тот момент это было наилучшее решение, — протянул я ему руку.
— Я вас поздравляю, Роман Алексеевич, — не стал спорить Павел Петрович Кузнецов.
Судя по рукопожатию, да и по всему виду, он давно не ставил диагнозы и не лечил людей. Ему это и не было нужно. Он давно и прочно занимал своё кресло и разве что конец света, о котором шутил Леха, мог ему навредить.
Избежав разговора с Мариной и взяв папку с сертификатом о присвоении больнице статуса Трансплантационного центра, я вышел из кабинета и застыл.
В голове стоял невообразимый шум. То, чего я так долго добивался — свершилось. Конечно, еще предстоит пройти много бюрократических тонкостей, написать отчет о проведенной операции у Пушкаревой и вообще… До возможности получать органы для пересадки или создавать искусственные невообразимо долго ждать.
Но блять!
Все получилось.
Я смотрел, как за окном накрапывает по-настоящему осенний дождь, стуча по подоконникам, но впервые за много лет на моей душе в противовес, светило солнце. Оно освещало темные закоулки души, изгоняя внутренних демонов. И, даже внезапно возникшая на горизонте операция, не смогла стереть с лица обалдевшее выражение и легкую, почти незаметную улыбку.
Позже, принимая поздравления,
Меня не раздражают люди. В эту секунду, в этот момент я был рад купаться в лучах их восхищения.
Слово «восхищение» всколыхнули в памяти нежный овал лица, обрамленного взъерошенными, словно облако, волосами, пухлые губки и огромные синие глаза. Аня.
Я должен был чувствовать вину за то, что поступил с ней так по-свински, но не собирался предаваться самобичеванию, а просто пообещал себе, что в следующий раз девчонка будет теряться в нирване.
С моим именем на пересохших губах.
Задумавшись, я и не заметил, как меня остановила коллега Нина Николаевна Зябликова и стала рассказывать о состоянии Ани.
— Сегодня уже домой поедет, как раз выписку готовлю, — она вдруг внимательно посмотрела в моё лицо, так что я даже отпрянул.
Мне нравилась это дородная женщина, похожая на кормилицу из сказок. Она часто принимала экстренные случаи рожениц и вообще любила гинекологию и младенцев. Наверное, поэтому на каждого коллегу смотрела как на приёмного ребенка.
Строго, но добродушно.
Была бы такая мать у меня, может и не стал бы я таким подонком.
— Она хорошенькая, эта Аня. Неудивительно, что ты так о ней печешься.
Глава 13.2
— Не понимаю о чем ты, — я, конечно, врал нагло и в лицо, но не говорить же, что волнуюсь, как она провела ночь, перестало ли болеть между ног, или не надумала ли она слинять без объяснений?
— Ну, конечно, а эндоскопическую аппендэктомию ты сделал по доброте душевной? — приподняла пушистую бровь на крупном лице женщина, не веря, что во мне могло проснуться добро.
И это у врача! Даже ехидное выражение не портило доброжелательность существа Нины.
— У неё плохая свёртываемость крови.
Мне захотелось дать себе по лбу. Я уже второй раз за день оправдывался за связь с пациенткой.
Была бы это обычная, среднестатистическая пациентка-девушка. Они сохли по мне, а я просто выполнял свою работу, не обращая внимания на жирные намёки и крупные авансы. Не в этот раз.
— Ладно, — усмехнулась Нина и отвернулась, но перед этим подмигнула. — Тебе давно пора было влюбиться, почему бы и не в нее.
— Я не влю… — но она уже ушла, не став слушать нелепых оправданий.
Это только разозлило. Что я юнец в конце концов? Взрослый мужчина захотел женщину. Теперь-то она точно женщина.
От воспоминаний о том, как она ею становилась, как терпела боль, пока я наслаждался теснотой девственного лона, свело судорогой живот.
Посмотрев на часы, я решил подождать выписки в ординаторской — там же в итоге и заснул — на диване. Мгновенно, с приятными, приподнимающими естество, мыслями о скорой встрече с Ане. Желательно наедине, еще лучше на кровати.