Его ребенок
Шрифт:
Неожиданно он очень к ней привык. Именно к тому, что она каким-то совершенно ненавязчивым образом забралась глубоко в его жизнь. Марк поменял некоторые свои привычки и распорядок дня, но не чувствовал от этого дискомфорта. Напротив — ему нравилось происходящее. Бескорыстные улыбки, непринужденные разговоры и искренние эмоции Карины. Все это ему нравилось не меньше, чем ее тело и отзывчивость на его ласки. Давно с ним не было такого. Пожалуй, даже правильнее было бы сказать никогда.
Скольников часто сравнивал Карину с Кристиной. Хотя он и понимал, что это неправильно, но от подсознания никуда
После ее странной истерики Марк в этом усомнился. Решил даже, что где-то не так распознал ее поведение, не до конца понял характер и проглядел в ней незрелые замашки. Только это не меняло того, что с утра он никак не мог нормально разобраться с бумагами. Важными бумагами. А все потому, что он ждал ее звонка. Он дал ей время на раздумье и ожидал, что она напишет или позвонит раньше. Но Карина словно специально пыталась довести его до исступления.
Вот и сейчас, вместо того чтобы забрать из института свою сладкую Конфету и отвезти ее на обед, ему пришлось открывать двери своего автомобиля для Анастасии.
К женщине он относился весьма терпимо, особенно сейчас. Он даже чувствовал перед ней неловкость за то, что она оказалась втянута из-за него в ненужные ей разборки. Не стоило ему играть с Ребровым. Сразу надо было дать тому по носу, как только тот попытался выкупить информацию у его сотрудника.
Марк же пошел другим путем.
Настя все же продала его конкуренту информацию. Только подставную. Скорее всего, тогда же у нее и сперли ключи. Глупость с ее стороны, что она не поделилась со Скольниковым о пропаже. Не было бы проблем. Марк тогда быстрее сориентировался бы, а сейчас… сейчас уже не отыграешь назад. Ребров круто попал и вместо того, чтобы разгребать появившиеся у него из-за тех документов проблемы, вздумал отомстить Насте, припугнув ее. Марк с ним поговорил, настоятельно объяснив, что его подчиненных трогать не стоит. Только Скольников начал опасаться, что просчитался с оценкой Реброва как человека. Ведь загнанная в угол мышь и кошку покусает. Кто-то трусливо поджимает лапы, а кто-то, как та отчаянная мышь, гадит до последнего, вместо того чтобы разгребать свои же проблемы.
— Как дома дела? — глухо поинтересовался Марк после того, как официант ушел, записав их с Настей заказ.
— Все хорошо, — тепло улыбнулась женщина и заправила за ухо белоснежную прядь, выбившуюся из высокой прически.
Интересно, будь Кристина жива, она бы так же сильно, как и сестра, изменилась с годами? Неужели и сам Марк уже давно не тот парень? Может, поэтому ему и нравилось быть рядом с Кариной. С ней он чувствовал себя как и когда-то… Не то чтобы молодым, он же и старым себя никогда не считал. Это все глупости. Но… было что-то в этих отношениях манящее. Его влекло к самой девушке, и также ему нравились изменения, которые происходили с ним самим рядом с его Конфетой.
— Ты ее все еще вспоминаешь?
— Что?
Настя смотрела пристально, а Марк даже переспросил от неожиданности. Он прекрасно услышал Кирееву. Просто… неужели он настолько сильно расслабился, что все его мысли сейчас были написаны на его лице?
— Кристина, — почти шепотом пояснила
— Естественно, я ее помню, Насть, это очень важный эпизод в моей жизни, но чтобы постоянно вспоминать… Не-е-ет. Это было бы странно, не находишь?
Скольников немного лукавил. Он часто вспоминал Кирееву. Первые пять лет после ее смерти так и вовсе дня не проходило без мыслей о ней. Потом как-то притупилось. Сейчас же… сейчас же ее образ всплывал в его голове только тогда, когда он улавливал их отличия с Кариной. Это было странно. И в этом мужчина, конечно же, никому не признается.
— Я думала, что ты все еще ее любишь, — тихо произнесла Настя, а затем уже чуть более уверенно: — Ты же так и не женился.
— Просто как-то не довелось.
Марк усмехнулся. Слишком странным было предположение Анастасии. При чем тут юношеская влюбленность? Если это вообще была именно влюбленностью, а не желание присвоить себе то, чего не имеешь.
Кристина была младше его на пять лет, и, когда они познакомились, ей было всего семнадцать. Они встречались почти два года, только до секса у них так и не дошло, даже когда Киреевой стукнуло восемнадцать. Она боялась и каждый раз просила его подождать. Он и ждал, давал ей время. Потому что ценил, берег и любил. По крайней мере, сам он думал именно так. Естественно, что физиологическую нужду приходилось спускать с другими, только вот одна из них, Ольга, оказалась хитрее и, забеременев, с двумя полосками на тесте побежала в первую очередь не к нему, а к его Кристинке.
Киреева, естественно, устроила истерику и сбежала. Просто взяла и сбежала. Прежде он ее не винил. Только Ольгу и собственного ребенка, затем себя, но почему-то именно сейчас он понял, что никто не виноват в глупом и неразумном поведении самой Кристины. Будь она взрослее и мудрее, отреагировала бы иначе. В конце концов, это была всего лишь мужская физиология, от которой никуда не денешься. А у самого Марка, видимо, уже тогда не стояло на истеричек, потому он и оставил все как есть. Решила сбежать? Ее право.
В голове сам собой всплыл образ насупленной Карины, сидевшей в салоне его автомобиля со сложенными на груди руками. Она выглядела почти мило… Хотя почему почти? Она действительно была милой в своей обиде. Только вот все эти недомолвки ему были не нужны. Не хотел он этих капризов и неумения вести диалог. Потому Марк и заговорил о том, что происходит между ними. Пусть решит, важны ли ей их отношения. Если нет, то и ему не стоит подстраиваться под нее. Игра в одни ворота не стоит свеч.
— А сейчас?
Марк настолько глубоко ушел в себя, размышляя о своей Конфете, что не заметил, как им с Киреевой уже накрыли на стол. Вопроса Насти он не понял.
— О чем ты?
— Сейчас что-то изменилось?
— Почему ты об этом спросила? — Мужчина нахмурился и, развернув коричневую тканевую салфетку, положил ее на колени.
— Ты стал более теплым, что ли… Похожим на себя молодого. Таким, каким я тебя помнила.
Настя своей ладонью накрыла его, Марк скосил взгляд на их руки и, усмехнувшись, высвободил ладонь, чтобы по-приятельски похлопать по Настиной руке: