Его решение

Носкова Екатерина

В этот момент в коридоре поднялась суета. Мимо нас в сторону реанимации пробежали медсестра и Виктор Федорович. А мое сердце, кажется, перестало биться.

— Дыши, — встряхнула меня подруга.

И я сделала судорожный вздох. Легкие обожгло, и я слегка закашлялась.

Казалось, я гипнотизировала дверь в реанимацию целую вечность. Пока в какой-то момент оттуда не вышел Виктор Федорович. Он осмотрел холл и направился в нашу сторону. Как по команде мы подскочили с дивана.

— Здравствуйте, — поздоровался с нами врач и пожал руку Мише.

Я

не смогла ему ответить. Только головой кивнула. А сама буквально заставляла себя делать вдохи, чтобы организм получил необходимый кислород.

— Максим пришел в сознание. Сейчас ему делают обследование. Тогда увидим есть ли необходимость операции.

Села на диван и расплакалась, закрыв ладонями лицо. Я рыдала от счастья и облегчения, что любимый вернулся. Виктор Федорович поднес мне стакан с водой. Только осушив стакан, поняла, что это успокоительное. Это то, что мне сейчас надо.

— Простите, — прохрипела в ответ, вытирая слезы.

— Ничего, — мягко улыбнулся врач. — Пойдемте, Есения, вам надо переодеться.

Я не понимающе посмотрела на врача, потом на свой спортивный костюм.

— Знаете, Есения, у вас очень упрямый жених. Он дал согласие на обследование только если вас к нему пропустят, — усмехнулся врач. — Только в сознание пришел, а уже условия ставит, — с доброй усмешкой, покачал головой врач.

Я подскочила, как ошпаренная. Видимо сделала я это слишком резко, так как голова закружилась. Сделав глубокий вдох, я решительно пошла в сторону реанимации.

Дальше прошла уже знакомую процедуру переодевания и мойки рук. И только после этого вошла в палату к Максиму.

В этот раз я даже не обратила внимание есть ли кто в палате и на ее обстановку — мне было все равно. Ведь на меня внимательно и настороженно смотрели любимые глаза. Даже не заметила, как подлете к нему, схватила руками лицо и начала лихорадочно целовать: лоб, брови, губы, щеки, уши, шею. Мне хотелось зацеловать его всего.

— Максим, родной мой, я так сильно люблю тебя, — бормотала между поцелуями.

— Сень, — прохрипел мужчина,

Я отстранилась проверить не задела ли какой электрод или может случайно задела рану.

— Сень, — повторил Максим, и я подняла на него глаза.

Его лицо было серьезным, а глаза… В них я видела страх.

— Сень, — Максим облизал губы и сделал глубокий вдох. — Малышка.

Мне совершенно не нравились эти паузы и взгляд, к которому, кроме страха добавилось какое-то отчаяние. Он откашлялся и все-таки заговорил… Хотя лучше бы он молчал.

— Малышка моя. У меня было раздроблено колено. Его собрали буквально по кусочкам. Так что предстоит долгая реабилитация, — он сглотнул, я, а скрестив руки на груди продолжила его слушать. — И то не факт, что смогу ходить как раньше. Хромым останусь на всю жизнь. И шрамы эти, и ожоги, — он замолчал, глядя на меня.

— Ну давай, говори, я слушаю тебя очень внимательно, — прошипела рассерженно, догадываясь о его бредовых мыслях.

— Тебе нужен не такой мужчина рядом. Нужен красивый и здоровый. Чтобы на руках носил.

Я

смотрела на него и жалела, что под рукой нет сковородки — врезать бы ему сейчас хорошенько за эти слова.

— Другой мужчина? — переспросила его, на что он лишь кивнул, не глядя на меня. — А тебе стало быть другая женщина?! Признавайся Киреев, ты что успел кого-то подцепить?

— Ты что! — возмутился он. — Я же говорил, что только тебя люблю.

— Тогда какова хрена ты несешь этот бред, — меня прорвало, и я уже не контролировала свои эмоции. Вполне возможно, что от моего крика пациенты в соседних палатах вышли из комы. — Какой на хрен мужик мне нужен? Мне, кроме тебя, скотина ты такая, никто не нужен. Тебя люблю, понимаешь. Спать не могу и дышать нормально без тебя не могу. Я думала с ума сойду пока тебя не было. И кажется уже сошла пока ты, козел такой, в сознания не приходил. А ты мне про мужиков каких-то говоришь!

— Прости, малышка, — сказал он тихо, протягивая ко мне руку. — Я ведь для тебя только самого лучшего хочу.

Несколько глубоких вдохов помогли успокоится, и я подала ему свою руку и переплела наши пальцы.

— Ты для меня самый лучший, — прошептала ему в губы. — А со всем остальным мы справимся. Главное вместе.

Как же приятно целовать родные губы. Но нас прервало деликатное покашливание. Я обернулась и увидела в дверях палаты Виктора Федоровича.

— Вижу, Максим, вы идете на поправку, — усмехнулся доктор. — Результаты обследований готовы. И могу сказать, что они очень положительные. Повторной операции не потребуется. Ночь мы за вами тут еще понаблюдаем и, если все будет хорошо — завтра переведем в палату и начнем подготовку к реабилитации. Большая работа предстоит с коленом. Первое время твое передвижение будет на коляске. Потом костыли, дальше трость. Сроки смены транспорта будут зависеть только от тебя и твоего упорства. Будешь лениться — и год в коляске просидишь.

— Не просидит, — сказала уверенно и сжала руку Максима в знак поддержки. — Мы справимся.

— Вот и отлично. Так даю вам еще минут десять, а потом, Есения, вам придется покинуть палату. В конце концов это реанимация. Сюда вообще посторонних пускать не положено.

— Она не посторонняя, — прорычал Максим, сжимая мою руку.

— Не переживайте так. Завтра уже встретитесь в так полюбившейся палате Есении, — усмехнулся доктор и покинул палату.

— О чем он? — нахмурился Максим.

Я провела пальцами по лбу, разглаживая морщинку.

— Я же говорила тебе, что очень переживала за тебя. Все дни с того момента, как я пришла в себя и узнала, что ты в больнице — провела тут. Вначале в холле. А потом Паша договорился врачом, и я ночевала в палате.

— Что значит пришла в себя? — еще больше нахмурился Максим.

— Ох, это долгая история. Давай я тебе завтра в палате все расскажу? Ты только не волнуйся. Со мной ничего не произошло.

Оставшиеся десять минут я целовала любимого и шептала о своих чувствах. Наконец-то у моего монолога был слушатель.