Его рождественский подарок
Шрифт:
— Хорошо, и сделала это?
— Да. — Киваю я. — В большей степени.
— В большей степени?
Я неловко ерзаю в кресле, пытаясь не думать о пяти годах, которые Крейг провел, когда мог позвонить мне, но не сделал этого. Так что, возможно, я все еще испытываю к нему некоторую обиду по этому поводу… и что? Я не хочу сейчас обсуждать это с Мариссой. Прямо сейчас я должна защитить себя!
— Ты меня слышала, — отвечаю я, кивая. — И знаешь что?
— Что? — спрашивает подруга.
— Он выплатил мой долг за аренду. Весь. Даже без просьбы о помощи.
Марисса
— А, так он твой «папик»?
У меня отвисает челюсть.
— Ты не просто так это сказала.
Марисса пожимает плечами.
— Эй, если бы я была на твоем месте, то оставила бы его на какое-то время именно в таком положении. Пока ты не будешь абсолютно уверена, что можешь доверять ему и что он не разобьет тебе сердце.
— Рисса…
— Слушай, я просто не хочу, чтобы ты страдала, ладно? — говорит она, подходя и кладя руку мне на плечо. — Бывшие парни-засранцы — это не весело. Знаешь, что весело? Тусоваться с лучшей подругой. Со мной!
С этими словами Марисса отходит от моего стола и направляется в сторону своего кабинета. В этот момент мне в голову приходит мысль; что, если отчасти причина, по которой Марисса так старается убедить меня не общаться с Крейгом, заключается в том, что ей нравится, что я одинока и могу проводить с ней время? В конце концов, вчера вечером я отказалась встречаться с ней и другими девушками с работы. Конечно, у нее есть и другие подруги, но мы с Мариссой намного ближе, чем с ними. Я качаю головой. Нет, мне действительно не следует думать что-то плохое о хорошей подруге. Я уверена, она просто переживает из-за меня.
Глава 7
Дейзи
РАБОЧИЙ ДЕНЬ, кажется, тянется так медленно, словно время внезапно превратилось в самого медленного в мире ленивца. Я продолжаю смотреть на часы на телефоне, что, конечно, ничуть не помогает, надеясь, что в следующий раз, когда посмотрю, уже будет пора идти домой.
Несмотря на то, что мы обе делаем все возможное, чтобы не участвовать в каких-либо рождественских праздниках в декабре, мне нужно навестить маму и убедиться, что с ней все в порядке. За последние пару лет она стала еще больше пить во время праздников, и я начинаю за нее волноваться.
Я не знаю, с чем это связано — считает ли она, что смерть папы — это ее вина, или она расстроена тем, что наша семья не вместе, как раньше, или просто ведет себя в это время года так, как я справляюсь с этим, избегая всех и всего, что имеет какое-либо отношение к Рождеству, и превращаясь по сути в женщину-Скруджа до второй недели января.
В любом случае, теперь это просто еще одна из моих обязанностей — проведать маму и убедиться, что она не зашла слишком далеко, посмотреть, нужно ли ей, чтобы я купила ей что-нибудь в магазине, и если все пошло по очень плохому сценарию, то забрать у нее алкоголь.
К концу рабочего дня я практически готова вырваться из офиса, как заключенный, вырвавшийся из тюрьмы. Я машу Мариссе, она присоединяется ко мне в лифте, и мы спускаемся вниз.
— Так
— Можешь заткнуться? — спрашиваю я, изо всех сил стараясь не засмеяться, когда она ухмыляется в ответ. — Я собираюсь проведать маму.
Марисса, по сути, единственный человек, который знает о маме, поэтому она сразу понимает, что я имею в виду, когда говорю это, и отступает.
— Как ты думаешь, что с ней будет?
Я пожимаю плечами.
— Все будет хорошо, надеюсь. Но с ней никогда нельзя быть в этом уверенной, понимаешь?
Марисса сочувственно кивает. Я всегда ездила навестить маму одна, за исключением одного раза, когда меня должна была подвезти Марисса, потому что в моей машине нужно было заменить масло — или, может быть, это был масляный фильтр, я не могу вспомнить — но тогда моя мама напала на меня за то, что я забрала одну из ее бутылок водки, и Марисса видела, как она кричала на меня с подъездной дорожки. Так что, хотя она и не прошла через весь опыт общения со мной и моей мамой, она довольно хорошо представляет, на что это похоже.
— Я могла бы составить тебе компанию, если хочешь, — предлагает она.
— Нет. — Я качаю головой. — Все нормально. На самом деле, мне будет проще, если я поеду одна. Не знаю, почему.
— Ладно. — Она кивает, когда лифт останавливается в вестибюле и двери открываются. — Я понимаю. Но мы всегда можем встретиться позже, так что дайте мне знать.
— Да, конечно. Посмотрим, как все пойдет, — отвечаю я, издавая самый жалкий смех во вселенной.
Я не могу не думать о том, насколько странным и почти жестоким является этот мир, пока иду к машине. Я могу ненавидеть праздники и делать все возможное, чтобы избежать Рождества, но нельзя отрицать, что легкий снег, падающий вокруг меня, украшения в витринах и сверкающие огни, что висят повсюду, создают прекрасную обстановку.
Почти как на открытке. Мне следовало бы сделать несколько фотографий и развлекаться, но вот я здесь, эмоционально травмированная потерей отца, еду проведать мою столь же эмоционально травмированную пьяную мать, чтобы убедиться, что она не напилась до смерти.
Обычно я в порядке, когда проверяю ее. Это всегда неловко, и мне никогда не хочется этого делать, но я привыкла к этому и отношусь как к еще одной из тех вещей, которые нужно делать, когда ты взрослый. Но сегодня, когда я подъезжаю к ее дому, то чувствую себя потерявшей равновесие. Я чувствую тревогу. И точно знаю, почему это так.
Крейг.
Все те слова, которые он сказал вчера вечером о том, что его родители смотрели на нее — на меня — свысока, кружат в моей голове, как бешеные мыши, поедая мой мозг. Я чувствую себя осужденной, но судимыми людьми, которых здесь даже нет. Люди, которых я не видела много лет. Я чувствую, что мою маму осуждают, и в то же время я собираюсь навестить ее и, возможно, в конечном итоге сама немного также отнесусь к ней.
Были ли родители Крейга правы, заставив его расстаться со мной?