Его тайные желания
Шрифт:
— Игорь, — сорвалось с губ дыханием.
— Отказала? — напомнил он мне о том, что я сказала секунду назад. Острые зубы захватили мочку уха и мягко прикусили, слегка потянув. — Повтори.
— Что ты делаешь? Вилка внизу!
Если бы его руки не держали меня, то я бы уже свалилась на пол блаженным мешком. Игорь безошибочно знал и владел каждой моей точкой. И в пятую из них прямо сейчас упирается твердый стояк, которому, совершенно точно, тесно в домашних штанах.
— Что я делаю? — дразнит он меня языком и пальцами. — А на
С силой толкается стояком мне в зад.
Облизываю пересохшие губы, не в силах хотя бы уловить смысл того, что он только что сказал. О том, чтобы ответить нет и речи.
— Что-то ты притихла, — шепот у уха и пальцы в трусах, закручивающие горячую спираль желания. — Задумалась?
— Ненавижу! — мотаю голову и льну к нему спиной. Бесстыдно трусь задницей об член, всё больше и больше ненавидя саму себя.
Наши бедра начинают сталкиваться в каком-то странном танце. Мы словно занимаемся сексом, но без проникновения и полностью одетыми.
Абсолютная дикость и необузданность. Что-то выше нас, не поддающееся никакому контролю.
Мы изголодались. Я изголодалась.
Изголодалась по его телу, его ласкам, его неприкрытому желанию, вспыхивающему в обычно холодном взгляде. Я изголодалась по нему всему и, если словами я могу обманывать его и говорить, что между нами больше ничего нет и быть не может, то тело моё врать не способно. Оно жадно льнет к его теплу и уверенности, нагло требуя всё, что я могу получить от него сполна.
Но что-то на краю сознания, кричащие в захлестывающей панике, снова и снова колет острыми иглами мою чувствительную совесть.
— Вилка! — выдыхаю я отчаянно и рывком высвобождаюсь из крепких мужских объятий. Поворачиваюсь к Игорю лицом и пячусь к двери. — Вилка может всё услышать. Нам… Нам нельзя.
Нащупываю ручку под тяжелым взглядом светлых глаз, заволоченным желанием и, практически, вываливаюсь из комнаты, быстро закрыв за собой дверь. Тяжело дышу, словно только что убежала от бабайки, как бывало в детстве в темной квартире.
Успокаивая дыхание, почти бегом приближаюсь к лестнице и спускаюсь вниз.
Вилка лежит в том же положении, что я ее оставила, лениво щелкая пультом по каналам.
— А я подумала, что ты веревку проглотила. Уже собиралась подниматься, помогать тебе ее вытянуть, — иронично заявляет подруга. — Папу думала привлечь. Ну, знаешь, дед за репку…
Ага. Вот только дед меня сейчас держал совсем не за репку. И от его, далеко не спасительных прикосновений, до сих пор горела кожа в самых постыдных местах.
— Да… Репка как-то сама выскочила.
— Большая и твердая, да? — веселилась Вилка.
Большая и твердая… Боже! Как перестать краснеть и умирать внутри себя от смеха?
— Ты меня обнимаешь или пытаешься ненавязчиво придушить? — в очередной раз сместила руки Вилки пониже, иначе ее крепкие объятия точно закончатся для меня фатально.
— Не мешай мне тебя любить, — пробубнила она в висок и закинула мне на талию ногу.
Её любовь и внимание сегодня весь день со мной. Разлучались мы только у двери туалета или в те моменты, когда я бегала за салфетками, чтобы ей было чем вытирать слезы.
— Ты бы так к Тёме липла, — продолжала я ворчать, всё еще держа руки в напряжении, так как удушье от Вилкиной любви могло наступить в любой момент.
— Обойдётся, — буркнула она в темноту комнаты.
— Ну, и дура ты.
— Чё это я дура?
Подруга приподнялась на локтях и нависла надо мной в темноте комнаты. Светлые волосы завесили часть лица. Очень возмущенного лица. Даже в полумраке я видела, как сверкают её глаза самым недобрым блеском.
— Да хотя бы потому, что ты его любишь, — щелкнула её по носу. — Но можешь и дальше делать вид, что у вас просто секс и никаких обязательств. Ах, да! И тараканы в его съемной квартире — очень серьезное препятствие на пути к сексу, в котором, конечно же, нет никаких чувств.
— Иди ты! — выплюнула она обижено и отвернулась от меня к окну, натянув одеяло до подбородка.
— Куда идти? — злорадствовала я, точно зная, что её маленькая обидка — напускная.
— В душ, — буркнула она. — Лежишь тут, воняешь…
— Эй! — ткнула ее в плечо кулаком. — Ничего я не воняю! Сначала мозги твои промою, а потом и в душик можно сходить.
— Да-да, конечно. Мозги она мне промыть собралась. Папу моего просто избегаешь, вот и всё.
— Никого я не избегаю, — настроение резко полетело в пропасть.
— Ну, да, — продолжала Вилка вбивать гвозди в мою хрупкую ложь. — А то это я сегодня весь день от него шарахаюсь.
— Ни от кого я не шарахаюсь, — откинулась на спину и уставилась в потолок. — Просто…
— Просто ты думаешь, что если мой папа трахает наших ровесниц, то и тебя он может внезапно трахать? — ехидничала подруга. — Надо как-то перетереть с твоим секси-дедом, чтобы он объяснил тебе, что это не происходит случайно. Типа, шёл-шёл и дырку нашёл…
— Ты, кажется, обиделась, — напомнила я ей, желая прервать бесконечный поток псевдофилософской мысли.
— Не я начала эту войну, — повернулась она ко мне.
— Но я её закончу! — вытянула из-под головы подушку и накрыла ее лицо. Сильно не давила, но немножечко доступ к кислороду ей ограничила. — Спи Вилочки, спи, — ласково нашептывала, подруга притворно барахталась рядом со мной, изображая агонию.
— Всё, я умерла.
— Точно?
— Изо всех сил.
— Вот и хорошо, — отняла подушку и победоносно подложила ее себе под голову.
Вилка на руках подтянулась повыше и устроилась в полулежащем состоянии рядом со мной, подперев спиной изголовье кровати. Прочистила горло, откашлялась, разгладила одеяло на коленях, смахнула с него несуществующую пыль и нитки и снова прочистила горло, шумно при этом вздохнув.