Его уже не ждали
Шрифт:
И как раз за минуту до телефонного звонка комиссара тюрьмы Вайцель выслушал пренеприятную нотацию от министра и получил приказ срочно явиться в Вену. Но самое досадное было то, что министр приказал Вайцелю дать распоряжение своим чиновникам не мешать прокурору восстанавливать порядок в городе.
Придя в себя после разговора с Вайцелем, комиссар тюрьмы приказал надзирателю:
— Вызвать наряд! Выпускать мальчишек! Потом начнете выпускать рабочих.
Старший надзиратель, не совсем поняв своего начальника, удивленно пялил на него глаза:
— Что смотришь,
Не рассчитывая на скорое освобождение, Гай наставлял Ромку:
— Ты запомнил, сынок, что написал тебе на книге Иван Сокол?
— На всю жизнь…
— Зайди к нашему другу и скажи, что я просил его быть осторожным. Передай товарищам: надо остерегаться Яна Шецкого.
Ромка удивленно посмотрел на Гая.
— Да, враги не только с оружием в руках идут против рабочих. Они одеваются в рабочую одежду, прикидываясь нашими друзьями. Этого забывать нельзя, Ромусь.
К дверям камеры подошел надзиратель, отпер дверь.
— Мальчишка, выходи! Быстрей!
Ромка медлил. Ему трудно было расставаться с Гаем, Богданом — старшими товарищами по борьбе.
Кузьма Гай наклонился к мальчику и что-то торопливо прошептал ему на ухо.
— Пани Анне? — переспросил Ромка.
— Да.
В открытую дверь камеры забежал Антек. Его лицо покрывали синяки, но глаза лучились радостью.
— Куда? Назад! — заорал на мальчонку надзиратель. А по коридору бежали еще три надзирателя. Гай обнял мальчиков. Тесным кольцом обступили их рабочие. Кто-то тихо запел:
Кати навикли поливати Краiну кров’ю i слiзьми, …Але як прийде день одплати, — Судити будемо iх ми! Судити будемо iх ми!Песню, рожденную во Львове, знали и любили рабочие. Теперь ее подхватила вся камера.
Надзиратели, не решаясь зайти в камеру, приказали мальчикам выйти в коридор.
Ромка не знал, скоро ли придется встретиться с Гаем и с этими людьми, недавно совсем чужими, а теперь близкими и дорогими, дружбой и доверием которых мальчик гордился.
Ромка запомнил их адреса. Он навестит, передаст слова привета и утешения женам и детям. Ромка и его товарищи будут помогать им, чем только смогут.
Мальчик твердо решил: он станет бесстрашным, будет так же сильно любить свой народ и бороться за его свободу, как Гай.
— Иди, сынок, иди, — сказал Гай и поцеловал Ромку в голову.
Освобожденные дети спускаются по лестнице. На нижнем этаже их встретила та же мятежная песня борьбы:
Але як прийде день одплати, — Судити будемо iх ми!Из каждой камеры звучит
В длинном коридоре, освещенном тусклыми газовыми рожками, Антек почему-то спросил:
— Ромусь, как ты думаешь, на дворе сейчас ночь?
Впереди кто-то распахнул двери. Ворвался ветерок, и перед мальчиками заголубел кусок безоблачного неба.
— Утро, — ответил Ромка, облизывая пересохшие губы и на полную грудь вдыхая свежий воздух. Он улыбнулся, впервые за все мрачные дни.
За тяжелой железной брамой тюрьмы шумела толпа.
— Сыночек, голубь, заступник мой! — первой увидела Антека мать, бросаясь навстречу.
Матери радостно обнимают сыновей, расспрашивают об отцах, мужьях…
— Не надо, мама… Чего теперь плакать? — старается успокоить свою мать Антек. Она крепко прижимает Антека к себе, точно боится, чтобы кто-нибудь не отнял его, а дрожащие губы с трудом произносят:
— Вот и ты пошел дорогой отца… И выстаивать мне, горемычной, всю жизнь под воротами криминала…
— Не будешь стоять, — шепчет мальчик. — Всему конец приходит. Жизнь тоже изменится.
Только Ромка не мог найти маму. Неужели его не встречает никто?
Пришли! Вон дедушка протискивается сквозь толпу. За ним пани Анна с черным шарфом на голове.
Старый Мартынчук не видит внука, и мальчик, устремляясь навстречу, кричит:
— Дедусь, вот я!
Траурная повязка на рукаве у деда снова напоминает Ромке о смерти отца.
— Дедусь, а где мама?
Вопрос как острый нож вонзается в сердце Остапа Мартынчука. Мужество изменяет старику, губы его дрожат, и он с мольбой смотрит на Анну.
— Пани Анна, где моя мама? — тревожно спросил Ромка.
Анна ласково привлекла к себе осиротевшего мальчика и тихо сказала:
— Теперь я буду твоей мамой, Ромцю…
Мальчик широко раскрытыми глазами посмотрел на нее, потом перевел взгляд на лицо дедушки, и все понял.
Крик боли и отчаяния не сорвался с Ромкиных уст. Он даже не заплакал. Слишком велика была утрата, слишком непосильное и тяжкое горе свалилось на него.
Анна понимала, что нет таких слов, которыми можно было бы сейчас утешить мальчика. И добрая женщина только молча гладила его светлые волосы.
Остап Мартынчук глянул на внука и заметил, что все пережитое мальчиком за последние дни оставило след на его лице: какая-то недетская суровость вытеснила озорной блеск глаз, в уголках плотно сжатых губ уже угадывалась сильная воля.
Дедушка не беспокоился за судьбу внука. Ромка не останется одиноким сиротой. У него есть верные и сильные друзья. И Остап Мартынчук не ошибался. С годами Ромке было суждено познать большую родительскую любовь Анны и Гая. Спасая Ромку, Гай заплатит своей жизнью за его свободу. Но прежде чем погибнуть, Гай воспитает приемного сына так, что его не смогли сломить ни нечеловеческие пытки в стенах тюрем и дефензивы, ни концлагерь смерти — Береза Картузская.