Его величество Чай
Шрифт:
Простота стиля чайной комнаты произошла от аскетизма дзенского монастыря, который отличается от буддистского тем, что предназначается только для жизни монахов. Его храм не является местом для богослужения, поклонения или паломничества. Он служит помещением, где собираются для дискуссий и медитации, и представляет собой почти пустую комнату, если не считать алькова (ниши) в центре, в котором за алтарем располагается статуя Бодхидхармы (первого патриарха буддийской школы дзен) или статуя Шакьямуни (Будды) вместе со статуями Кашьяпы и Ананды (первых патриархов буддизма). На алтаре возложены цветы и ладан в знак признательности того великого вклада, который в свое время сделали эти мудрецы. Мы уже говорили, что был ритуал который утвердили монахи дзен-буддийского монастыря, ставший основой чайной церемонии. Он заключался в последовательном питье чая из единой чаши перед образом Бодхидхармы или Будды. Следует добавить, что алтарь дзен-храма
Все великие японские мастера чая были последователями дзен-буддизма, и им удалось ввести его дух в реалии жизни. Таким образом, комната и все остальные составляющие чайной церемонии отражают основные постулаты дзен.
Площадь ортодоксальной чайной комнаты, которая составляет 4,5 циновки-татами (7,5 м2), определена в одной из сутр, где говорится, как Викрамадитья радостно принимает 84 000 учеников Будды в комнате такого размера. Эта аллегория основана на теории несуществования пространства для истинно просвещенных. Родзи (тропинка) в саду, которая ведет от мачиаи в чайную комнату, означает первую ступень медитации – переход в само просвещение. Родзи предназначена для разрыва связи с внешним миром и обретения предвкушения полной радости в чайной комнате. Пока вы идете по этой тропинке в сумраке вечнозеленых растений сада, ступая по неровностям камней, выложенных среди высушенных сосновых игл и заросших мхом, ваш дух возвышается над обычными мыслями. Вы можете находиться посреди большого города и в то же время ощущать себя в лесу, вдали от пыли и шума цивилизации.
Велика была изобретательность мастеров чая при создании этих эффектов спокойствия, безмятежности и чистоты. Природа ощущений и чувств, которые появлялись при проходе по родзи, отличалась в зависимости от руки чайного мастера. Некоторые, как, например, Рикю, имели целью вызвать в посетителе чайного домика высшую степень одиночества. Они утверждали, что суть родзи содержится в старинной песенке:
Я заглянул по ту сторону И не нашел ни цветов, Ни разноцветных листьев. На берегу моря Стоит одинокий домик В унылом свете Накануне осени.Другие, как, например, Кобори Еншиу, искали совсем иного эффекта садовой тропинки, идея которой выражена в следующих стихах:
Шум летних деревьев, Немного моря И бледная вечерняя луна.Кобори желал создать ощущение пробуждающейся души, которая все еще остается в смутных объятиях прошлого, но уже погружается в сладкую бессознательность мягкого духовного света в ожидании свободы, находящейся в пространстве по ту сторону родзи.
Кобори Еншиу (1579–1647) жил в период правления династии сёгунов Токугава. В 1604 году он получил в наследство большое феодальное владение и вплотную занялся искусством. Он превосходил других в живописи, поэзии, а также в искусстве икебаны и создания садов. Его лучшие работы – это проекты садов для императорских дворцов близ Киото, для замков в Осаке. Будучи известным мастером приготовления чая, Кобори обучал этому искусству самого сёгуна. Кроме того, ему удалось вывести много новых сор тов чая.
Подготовленный таким образом гость безмолвно приближался к святая святых. Если это был самурай, он оставлял свой меч на вешалке под навесом, так как чайная комната являлась домом мира и умиротворенности. Затем гость низко кланялся и входил в комнату через маленькую дверь высотой около метра. Эта процедура была обязательна для всех гостей (как высокопоставленных, так и простых) и предназначалась для внушения смирения, скромности и покорности. Порядок входа был таков: пока гости один за другим бесшумно входили и занимали свои места в чайной комнате, предварительно выразив почтение картинам и цветам в токонома («красном углу»), другие отдыхали в мачиаи в ожидании своей очереди.
Хозяин входил в комнату только после того, как все гости усаживались и воцарялось спокойствие. Ничто не должно было нарушать тишину, за исключением воды, которая кипела в железном чайнике. Чайник должен был приятно петь, так как кусочки железа располагались на его дне так, чтобы производить особую мелодию. В этих звуках можно было услышать и шум водопада, и плеск морских волн, разбивающихся о скалы, и шорох дождя в бамбуковом лесу, и шелест сосен на холме.
Даже днем свет в чайной комнате был приглушен, так как низкий навес крыши пропускал довольно мало солнечного света. Весь интерьер был умеренным и спокойным по цвету, начиная с потолка и заканчивая полом. Все наводило на мысль о приобретении чего-то нового, неизведанного. Сами гости с тщательностью подбирали одежду ненавязчивых цветов. Чайный сервиз мог показаться блеклым и выцветшим. Лишь два предмета контрастировали в комнате: безупречно белые бамбуковый ковш и льняная скатерть. Все должно было быть абсолютно чистым – ни одной пылинки даже в самом темном углу. Если будет найдена хоть одна, хозяин не будет признан мастером чая. Первое, что необходимо было обрести чайному мастеру, – это умение наводить порядок: вытирать пыль, подметать, мыть, чистить. С этого начиналось постижение искусства чайной церемонии... Капнувшую из вазы цветов воду не нужно было вытирать, так как она наводила на мысль о росе, свежести и прохладе.
В данной связи есть история Рикю, которая прекрасно иллюстрирует идею чистоты, которую должны были усвоить чайные мастера. Рикю наблюдал за своим сыном Шоаном, когда тот подметал и поливал садовую дорожку. «Недостаточно чисто», – сказал Рикю, когда Шоан закончил свою работу, и приказал ему попробовать снова. После часа утомительной работы сын повернулся к Рикю: «Отец, здесь больше нечего делать. Ступени вымыты три раза, каменные фонари и деревья хорошо политы водой, мох и лишайник светятся свежей зеленью. Ни веточки, ни прутика, ни листика я не оставил на земле». – «Юный глупец, – заворчал чайный мастер, – не так надо чистить садовую дорожку». Сказав это, Рикю вошел в сад, потряс дерево и рассыпал по саду золотые и темно-красные листья – кусочки осенней парчи! Рикю требовал не только чистоты, но и красоты, естественности и натуральности.
Чайная комната стала прибежищем фантазии, потому что была сделана мастером чая так, чтобы в ее эфемерной конструкции присутствовал поэтический дух. Она не предназначалась для потомков и поэтому являлась недолговечной и эфемерной. Мысль, что каждый должен иметь свой собственный дом, основана на обычае японского синтоизма, предписывающем также, что каждое жилище должно быть очищено со смертью его главного жильца. Возможно, для этой практики санитарии была некая древняя причина. Другой синтоистский обычай заключался в том, что вновь построенный дом нужно предоставлять для пары новобрачных. Именно из-за этого обычая императорские столицы часто переносили из одного города в другой. Соблюдение этих обычаев было возможно благодаря определенной конструкции зданий. Ведь вся японская архитектура первоначально была в основном деревянная, и здания можно было легко разбирать и строить заново. Более стабильные и массивные деревянные конструкции, характерные для Китая, были приняты в Японии после периода Нара. Еще более поздний архитектурный стиль, который использовал кирпич и камень, сделал перенос зданий непрактичным.
Период Нара (710–794) в истории Японии начался со строительства первой столицы – Хэйдзё (с 728 года называется Нарой) и закончился ее переносом в Хэйан (позднее названный Киото). Особенности этого периода – ускоренная китаизация японского общества, создание первых исторических хроник и расцвет культуры, в частности буддизма и поэзии.
Преобладание дзен-буддизма в XV веке наполнило старую идею более глубоким значением, что и проявилось в архитектуре чайных комнат. Дзен-буддизм с его теорией мимолетности и бесконечно малого, с потребностью в преобладании духовного над материальным признавал дом только как временное убежище для тела. Дом представлялся хижиной в дикой местности, хрупким, неосновательным приютом, сооруженным при помощи связанных между собой трав, которые росли вокруг. Когда травы теряли крепления, хижина распадалась и превращалась в первозданные отходы. В чайной комнате использовались самые обычные материалы, которые указывали на недолговечность бытия: крыша, покрытая соломой, хрупкие тонкие колонны, легкие бамбуковые подпорки. Вечное и незыблемое можно было найти только в духе, который наполнял это простое пространство, украшал его с помощью нежного тонкого света и делал его изящным и утонченным.
Чайная комната не должна была строиться так, чтобы удовлетворять чей-либо индивидуальный вкус. Это считалось отступлением от принципа жизнеспособности в искусстве, которое должно быть правдивым для современников. Это не значит, что надо игнорировать требования потомков, но надо уметь наслаждаться настоящим. Дело не в том, чтобы пренебрегать творениями прошлых лет, а в том, чтобы приспособить их к современным условиям. Конформизм, согласованность с традициями и формулами стесняет, сковывает выражение индивидуальности в архитектуре. Можно только оплакивать бесчувственные имитации европейских зданий, которые встречаются в современной Японии. Удивительно, почему у самых прогрессивных западных наций архитектура лишена оригинальности и настолько переполнена повторениями устарелых стилей. Надо больше любить древних и меньше их копировать! Говорят, что греческий народ велик потому, что никогда не возвращался к Античности.