Его выбор
Шрифт:
— Скажи спасибо матери! — перекричал шум дождя старшой.
— За что? — не понял Рэми.
— Не спасла бы мне знахарка жизнь… — Рид побледнела еще сильнее, хотя казалось, что больше некуда.
Старшой осекся, махнул рукой и добавил:
— Ваше дело. Вы и разбирайтесь. Но архану я тому не завидую, аукнется ему глупость.
И тем же днем умытое дождем солнце чертило тени и рассыпало блеск в заросшем саду, а Рэми долго стоял возле дома Захария, не решаясь войти… как новый заклинатель и как хозяин.
Ну что же ты... теперь
— Рэми? — позвала за спиной мать, и волчонок, обняв испуганную немного Лию, сказал:
— Добро пожаловать домой.
— До-о-м-о-о-й? — прокаркал с плеча Лии Черня, наклонив голову.
— Домой, — ответил Рэми, радуясь, что теперь клевать деревенских ворон будет гораздо реже.
И что самое главное, теперь они свободны и могут быть вместе. Рэми и его семья, так, как он уже давно мечтал. Только почему на сердце так тяжело?
Потому что прежде чем продолжать жить спокойно, ты должен как следует попрощаться еще с одним человеком, не так ли, Рэми? Давно уже должен был, но все откладывал. А теперь откладывать больше нельзя...
— Рэми, идем, — сказала сестренка, но Рэми уже не слышал…
Все вокруг будто поплыло и ушло далеко — и лес, и домик, и сестра с матерью. Пытался дозваться Жерл, Рэми даже почти откликнулся, но вновь поплыл на волнах тревоги, услышав тихий плач-зов: «Я не смог, не справился. Ты только об этом меня просил, а я не справился…»
— Лиин, — выдохнул Рэми, пытаясь мыслью дотянуться до полузнакомого голоса. Он покачнулся, оперся руками о косяк двери и, тяжело дыша, упал на колени.
«Мой архан, прости… не справился… умрет, на закате… не справился… и я с ним, позволь, позволь… прошу, позволь!» — плакал вокруг лес. И сердце вдруг остановилось, а грудь пронзила острая, невыносимая боль. Не справился… Ар?
— Да он весь горит! — сказал где-то рядом Жерл, подхватывая Рэми на руки.
А потом везде полыхал огонь. И Рэми судорожно хватал воздух ртом, пытаясь дышать, рвался в чьих-то руках. И звал, бесконечно звал:
— Ар!
Он слышал взволнованный голос Жерла, отдающего приказы, чувствовал на лице прикосновение холодной ткани. И тянулся, тянулся к этому холоду, утопая в огне лихорадки, и шептал что-то, сам не зная — что, выдыхая имя:
— Ар…
А потом, неожиданно:
— Аши…
Зов огненной стрелой улетел в темноту, и Рэми выгнулся на мокрых от пота простынях. А потом обмяк, успокоившись. Даже дал себе споить немного отвару и задышал ровнее. Он знал, что его услышали.
— Ну наконец-то! Иди ко мне, — звал из темноты тот самый голос, что не давал покоя целый день, и Рэми пытался идти. Сначала полз, потому что сил не было, позднее встал и брел в темноту покачиваясь, спотыкаясь и боясь упасть. Потому что если упадет, то больше не поднимется — сил не хватит.
— Иди… — и Рэми уже не пошел, побежал. К свету, к чистому воздуху, к солнышку, поднимающемуся над облаками.
— Иди! — позвали над пропастью, и Рэми смело шагнул
— Ты все же пришел ко мне, мой мальчик. А теперь спи, спи спокойно... Я позабочусь о твоем брате.
«Брате?» — удивился Рэми, погружаясь в тяжелый сон.
Темнота давила. Воздух казался тяжелым и густым как кисель, дышать им было невыносимо. Да и не хотелось. Хотелось на свободу, расправить крылья, взлететь в ночную высь, и долго, до мучительной усталости в мышцах, пронзать небо, соревнуясь с ветром. Когда-то это было реальностью. Теперь реальностью была темнота ритуальной башни, тяжелое прерывистое дыхание и слабая надежда, что ему дадут возродиться в теле носителя.
— Носитель… сам в это веришь? — смеялся Киар.
— Тебе легко говорить, — горько произнес Аши, бессильно повисая на цепях. — Ты друг смерти… я — люблю жизнь.
— Целитель судеб, как красиво звучит… и как жалко выглядит на деле, — продолжал издеваться брат. — И твой новый носитель, которым ты так восхищался, не слышит зова, закрывается…
Аши сглотнул, почувствовав горькую волну бессилия. Израненные о стены крылья болели невыносимо, цепи стерли запястья до крови… Хотя бы глоток свободы сейчас, хотя бы на мгновение вдохнуть вешний воздух, насладиться солнечным светом! Хотя бы на миг сплести свою душу с душой носителя… Аши просит слишком многого? Отец обещал. Отец забыл…
— Нас с тобой прокляли, — вновь прошептал в темноте брат. — Мы больше никогда не выйдем из этой башни…
А остальные? Выходят! Аши знал! Чувствовал, завидовал и умирал от бессилия, вновь пытаясь дотянуться до носителя. Эррэмиэль… почему? Проклятие, почему ты не слышишь?
— Бесполезно… — вновь прошептали в темноте, и Аши опустил голову, понимая, что брат прав. И в самом деле бесполезно. И сын бога смирился.
Время тянулось медленно, будто растягиваясь. Аши повис на цепях, то с головой уходя в спасительные сновидения, то вновь возвращаясь в темноту башни. Брат молчал. Видимо, тоже заснул, расправлял во сне черные крылья, вился над охваченной огнем землей в танце со смертью. Видимо вновь, как и Аши, возвращался мыслями в те времена, когда они были свободны. И всемогущи…
Аши не любил смерти. В своих снах он проходил по цветущим садам, смотрел и не мог насмотреться, как летели на землю белоснежные лепестки. Почему люди не умеют ценить того, что имеют? Почему обязательно надо испортить, уничтожить, скомкать? Зачем нужны эти войны, от которых лепестки окрашиваются алой кровью и черной копотью? И почему кажется, что вокруг темной пеленой разлилась грусть?
Поняв, чья это грусть, Аши с трудом вынырнул из сновидения. Тишина вновь давила. Вновь не давала дышать, а где-то вдалеке изнывала болью душа носителя. Аши горько усмехнулся — хоть этого смерть не радует. Первая серьезная потеря, первая серьезная боль… люди. Такие слабые, такие хрупкие.