Его забавы, ее заботы
Шрифт:
Он долго изучал ее лицо.
— Вы назвали меня мистер Роуленд. Служащие называли Эвана так же?
— Большинство.
— Тогда давайте договоримся. — В голосе уже не было юмора; блеск оживления исчез из пристального взгляда. — Неважно, кто будет называть меня именем моего брата, но я не приму этого от вас. Не называйте меня Эваном.
Она вспомнила обстоятельства, при которых последний раз назвала его Эваном, и почувствовала, как что-то холодное окатило ей ноги. Оказалось, она слишком сильно наклонила стакан с водой. Кубики льда выскользнули ей на колени. Вскрикнув, она потянулась
— Это, во всяком случае, не то что соленая вода, правда?
Соленая вода.
В памяти тотчас всплыл эпизод из их школьной жизни. Не глядя на Джейка, она кое-как пробормотала сидевшим за столом слова извинения.
Она точно знала, как сейчас блестят его глаза.
Джейк понимал, что ей снова хотелось убежать, но она, взяв себя в руки, вернулась к столу с высоко поднятой головой, несмотря на то, что на ее костюме цвета беж осталось мокрое пятно. И хотя она села достаточно близко, чтобы его шепот мог достичь ее ушей, а аромат ее духов дразнил его обоняние, она решительно игнорировала Джейка.
Ей и так пришлось понервничать из-за своего любимого Эвана и его компании, которая волею судьбы теперь оказалась в его, Джейка, руках. Так зачем же, поклявшись сохранять мир с нею, он подбросил обидную реплику о соленой воде?
Он подцепил сэндвич с копченой говядиной и признался: он сказал это, чтобы посмотреть, помнит ли она. Никаких сомнений — она помнит тот день так же ясно, как и он, тот горячий сентябрьский полдень около десяти лет назад.
В то утро она шла с занятий домой, а он решил ее разыграть. Как раз перед демонстрацией приготовления гамбургеров — пир, на который она пригласила нескольких слабаков из команды пловцов, — Джейк подговорил своего друга подбросить ей в уголь зерна кукурузы. Как он потом выяснил, они взорвались, превратившись в попкорн, под ее гамбургерами очень вовремя.
Тогда после полудня тренировка по футболу уже кончилась, на боку у него болтался на ремешке шлем, он глотнул из бутылки воду со льдом и тут же выплюнул отвратительную дрянь: кто-то посолил его воду. И тут он увидел сделанную от руки надпись на бутылке: «Соль к твоему попкорну». Она впервые ответила ему тем же.
Потом он увидел, что она сидит на траве и притворяется, будто читает книгу, а сама украдкой наблюдает за его реакцией, и уверился, что соль — определенно ее рук дело. Отлично, он отреагирует! Он подкрался к ней, как готовый к обороне атакующий полузащитник. Она широко открыла глаза, вскочила и, уронив книгу, бросилась бежать.
Он легко догнал ее за открытыми трибунами, пригвоздил к душистой летней траве и легко одной рукой блокировал тонкие руки у нее над головой.
Задыхаясь, она боролась, стараясь освободиться, и жутко визжала. Однако рядом не было никого, кто бы услышал ее; старые деревянные трибуны и поздний час обеспечивали им полную уединенность.
И он в свое удовольствие поливал холодной соленой водой ее лицо, шею, блузку.
На ней была одна из тех аккуратных блузочек с круглым воротничком, что входили в школьную форму. Он не знал,
Вид ее груди ошеломил его. Он такого еще не видел: совсем другое, чем в его неясных мечтах, находилось под ее не в меру кокетливой одеждой. Под шелковым бюстгальтером он видел ее грудь очень отчетливо — круглая, с острыми точечками набухших сосков.
Поторопившись отвести глаза от этих точечек, он чуть не отпустил руки вместо того, чтобы, как собирался, отделать ее как следует.
Капельки воды маняще блестели на ее лице, шее, губах.
— Мне нравится, как ты испытала меня водой, — прошептал он ей прямо в ухо. — Я слизну каждую пролитую капельку. — Он ужесточил хватку и начал медленно облизывать ее от подбородка по щеке к уху, будто леденец или фруктовое мороженое на палочке или какое-то другое лакомство.
Сначала она слегка засмеялась, занервничала, потом крикнула ему, чтобы прекратил, но он не слушал ее. Потом она перестала смеяться и затихла, и тогда они услышали, как бьются их сердца и прерывается дыхание…
Он хотел подразнить, только подразнить. Но, добравшись до ее губ, забыл, зачем это начал, и понимал только, что бросать это занятие ему не хочется.
Она шептала:
— Остановись, Джейк. Пожалуйста, остановись! — Мягкий неуверенный шепот. И когда он поглядел в ее глаза, то увидел, что в них бьется что-то темное, глубокое. Эти слова говорились не ему, но что-то в этих глазах понуждало его… понуждало его продолжать делать то, что он делал.
На то, чтобы оторваться от нее, ушла последняя унция его самообладания. Тяжело переведя дыхание, он поставил ее на ноги. Потом отпустил несколько острот по поводу потребления соли.
Она убежала. А Джейк не мог забыть то, как она смотрела, тяжело и медленно дыша под ним на этой траве, или как он чувствовал ее гладкую кожу под своим языком… Он пытался забыть; у него была масса девушек, нежных и жаждущих, с некоторыми из них он занимался любовью, но ему всегда представлялось, что это Бриана, которую он целует, Бриана, которую он чувствует…
На самом деле он не отличал ее от других тогда, в том сентябре более десяти лет назад. Просто соленая вода вмешалась. Он не отличал ее до прошлой пятницы…
Накатившее жгучее желание вывело его из раздумья и вернуло снова в конференц-зал как раз в тот момент, когда женщины, пообещав деду сотрудничество, направились к двери.
Этим же вечером вертолет корпорации Сая парил в сером небе над холмистым зеленым полем для гольфа. Отделенный от пилота звуконепроницаемой плексигласовой перегородкой, Сай тыкал подагрическим пальцем и с гордостью, как всегда грубовато, пояснял:
— Это наше новое поле. Эван выстроил это для администрации и постоянных клиентов.
Джейк рассматривал плюшевое поле внизу, а Сай добавил:
— В особых случаях мы будем допускать сюда и служащих.
— Выглядит так, будто компания на самом подъеме.
— Ты прав, так и есть. — Взгляд Сая посуровел. — Пока ты развлекался, Эван превратил компанию в то, что она есть теперь.
Джейк стиснул зубы. Рано или поздно это должно было прорваться — горечь от его отказа работать в семейном бизнесе.