Его заложница
Шрифт:
Делаю последнюю глубокую затяжку, обжигая легкие. Курение уже не несет никого удовольствия, как это бывало поначалу. Просто привычка – ритуал, который тело совершает автоматически. Тушу окурок, зажимая уголек большим и указательным пальцами, мне не больно. Кожа в этих местах давно потеряла чувствительность. Я всегда тушу окурки таким образом. А жаль, хочется прочувствовать все оттенки ожога, либо потерять чувствительность навсегда. Иногда нужно, чтобы все чувства и эмоции атрофировались.
Вышвыриваю окурок в урну. Снимаю с себя наплечные ремни кобуры с оружием и закидываю ствол с ремнями в салон машины. В доме дети, не хочу их пугать. Медленно иду в дом.
Сегодня у нашей семьи праздник. Моему племяннику год. Растет Яшка. Мирон назвал сына в честь отца – Яковом. Для них это важно и значимо, они полагают, что именно отец их связал. Так оно и есть, но я бы не расшаркивался в реверансах перед давно мёртвым стариком. Нет, я ценю семью, тем более, когда она так значительно пополнилась.
Не все, конечно, мне приятны. Особенно если учесть, что я трахал – нет, драл жестоко – Марьяну, жену младшего брата. Он о том знал и все равно женился. Мне неприятна эта женщина в качестве члена нашей семьи. Но если Платон так хочет быть мужем шлюхи, кто ему запретит? Все наши наставления он воспринимает крайне негативно. Платон женился назло Мирону, чтобы что-то доказать. Дурак. Вроде взрослый уже, отец. И все равно дурак. Сделал хуже только себе. Его жена только с виду красива, а внутри мертвая кукла, запрограммированная на деньги, жадность, алчность и пороки. Но он из упрямства хочет хлебнуть этой жизни. Так пусть хавает.
Прохожу в холл. Из гостиной льется музыка, пахнет сладкой выпечкой. Уверен, это жена Мирона что-то напекла. Она любит готовить для семьи. И мне нравится ее стряпня. Я не принимаю еду из «чужих» рук, готовлю либо сам, либо ем стряпню нашей домработницы Люды и вот теперь еще Миланы. Эти женщины напитывают свои блюда положительной энергией, на ментальном уровне вкачивая ее в мужчин, которые едят.
Раньше ненавидел наш большой холодный дом, а теперь здесь стало уютнее и теплее. Уют в доме создает женщина. Правильная женщина с чистой энергетикой. Такую трудно найти. Их почти не осталось, одна на миллионы. Чтобы не красивая кукла, а с глубиной и истинной женственностью внутри. Понимаю брата, на такую девушку быстро подсаживаешься, проникаешь глубоко в нее и впускаешь в себя.
Завидую?
Нет. Скорее, рад, что такой циник, как Мирон, обрел свою душу.
А я…
А у меня уже была душа…
Я ее сам сломал.
Темная сущность убила ее. Поскольку не терпит соседства с женщиной внутри меня. Я не принадлежу себе, и души у меня нет, мной управляет альтерэго. Это как смертельная болезнь, которую можно заглушить, но всегда будут рецидивы.
Страшно?
Да мне, сука, очень страшно. Страшно, что следующее лето может не наступить. Уничтожить мою вторую сущность можно, только уничтожив себя, и когда-нибудь, во время очередного рецидива, я это сделаю.
Смахивает на сумасшествие?
Да, я болен. На всю голову. Психиатры предпочитают называть это маниакально-депрессивным психозом, шизофренией, биполярным аффективным расстройством. Может быть, может быть… Только я чувствую, что внутри меня сидит что-то иное. Мои близкие не знают даже половины того, с чем я борюсь, пытаясь казаться не тем, кем являюсь.
Заглядываю в зеркало, всматриваюсь себе в глаза, в самую глубину. Нет, сейчас у меня ремиссия. Удалось загнать моего темного очень глубоко. Пока хватает сил бороться. Поэтому в данный момент я не опасен, и можно общаться с семьей. Я как ядерный могильник накрыт свинцовым куполом снаружи, а внутри невидимая разрушительная сила.
Прохожу в гостиную. Все в сборе. Мирон держит сына-именинника на руках, показывая ему подарки, Милана с домработницей накрывают стол. Платон сидит на диване с дочерью, вытирая ей перепачканное лицо, а его супруга Марьяна болтает по телефону, попивая шампанское. «Замечательная» парочка. Загнался братишка. Выбрал жену на эмоциях и мнимом благородстве. Назло. Только вот кому? Самому себе? Идиот. Не хочу пророчить, но этот брак скоро развалится, как карточный домик. Все закончится громким судебным процессом, где его жена будет требовать большие «отступные», шантажируя дочерью, которую Платон любит. Так оно и будет, Марьяна своего не упустит.
Даже мама здесь, заплетает Алисе, сестренке Миланы, косички. Девчонка растет красавицей, шустрая, с характером, умная не по годам. Кто бы мог подумать, что наша семья так разрастётся за каких-то два года. Все, как завещал отец. Полный дом. Полная чаша. Увы, я не вписываюсь в эту идиллию. Семья и я – вещи несовместимые. И дело даже не в моих убеждениях, дело в том, что мне просто нельзя кого-то так близко подпускать. Придется раскрыть истинное лицо, а оно не такое прекрасное, как снаружи. Я смирился.
— Где наш именинник? — усмехаюсь и иду к Мирону. Яшка реагирует на мой голос, оборачивается и улыбается. Да, мы дружим. Я люблю племянников. И Яшку, и Лерку (дочь Платона), они почти одногодки. Лерочка на три месяца старше. Я балую их. На этом мое отношение к детям заканчивается, своих у меня никогда не будет. Негуманно награждать собственных детей таким психом-отцом, как я.
Вынимаю из бумажного подарочного пакета коробку с игрушкой для племянника.
— Продавщица уверяла, что это суперкрутая головоломка для тебя, — подмигиваю мальчишке, — и вручаю ему игрушку. Мирон сажает сына в кресло, давая ему возможность распаковать подарок самому. Племянник старается, пыхтит, разрывая упаковку. Мирон тянет мне руку, пожимаю.
— Поздравляю. Когда ждать второго?
— Нам пока Яшка скучать не дает. Хулиган. Весь в тебя, — усмехается Мирон. — Иногда сходство с тобой наводит меня на некоторые мысли, — шутит брат. Его жена, определенно, красавица, такая нежная девочка, но я воспринимаю ее, как сестру. Милана как-то сразу, почти с первого дня вписалась в нашу семью, словно родная.
— Генетика. Заберу я у вас пацана лет так через десять, — ухмыляюсь.
— Дя-я-я-я, — несется ко мне Лерка и хватается за ногу, — вот где копия Платона. Никаких тестов на отцовство не нужно. Марьяна все предусмотрела, привязав к себе Платона ребенком. Но ребенок не виноват, и я люблю эту маленькую кокетку, которая зовет меня Дя.