Эхнатон. Фараон-вероотступник
Шрифт:
Интересно, что, как и христианские мыслители, испытывавшие некие сомнения при толковании данного догмата, Эхнатон так и не смог решить, превращалось ли тело полностью в дух или некоторым образом материализовалось во время своего пребывания в Западных горах. Лишенная тела душа по-прежнему жаждала земных удовольствий и могла страдать; она все еще хотела есть и пить, наслаждалась глотком воды или вкусным лакомством, грелась на солнышке и искала прохладу в тени.
Ничего не известно об аде, поскольку обладавший чувствительным сердцем Эхнатон не мог поверить в то, что бог позволит страдать какому-либо из своих созданий, сколь бы греховно оно ни было. В надписях прочитывается скорее мысль о том, что у грешников нет загробной жизни, они просто перестают существовать. Впрочем, почти в каждом человеке остается что-то доброе, поэтому он может рассчитывать на милость столь добросердечного бога, каковым является Атон.
Больше всего на свете умершие хотели каждый день покидать сумрачный подземный мир, чтобы увидеть свет солнца над землей. Это желание с незапамятных времен звучит в молитвах египтян, слова которых были лишь слегка изменены, чтобы приспособить их к культу Атона. Сторонники Эхнатона молились о том, чтобы им позволили «утром выбираться из подземного мира, чтобы увидеть восходящего Атона».
Они просили постоянно и страстно, чтобы после смерти их души могли «подняться и узреть солнце», чтобы «очи их были открыты и могли увидеть солнечные лучи», чтобы «лик солнца не был сокрыт от них», чтобы им даровано было «видеть красоту каждого восхода» и чтобы «солнечные лучи всегда согревали их тело».
Конкретные боги, к которым стремилась душа, менялись, иногда это был Атон, иногда Ра, солнце, но всегда речь шла о реальном солнечном свете и тепле. Абстрактные представления о будущей жизни могли быть осознаны только в терминах земного человеческого существования.
Столкнувшись с холодным, сумрачным таинством смерти, Эхнатон не придумал ничего лучше, чем молиться о возможности лицезреть благословенный дневной свет. Но человек, просивший, чтобы его душа могла увидеть солнечный свет, просил, по сути, о том, чтобы ему позволили по-прежнему наслаждаться присутствием бога, ибо бог был светочем мира.
Второе желание умершего заключалось в том, чтобы фараон и его жена не оставили его после смерти своей милостью и чтобы его душа могла служить их душам в чертогах мертвых. Он просил о «возможности служить царю», исполняя его повеления, о праве входить во дворец, чтобы он мог «посещать царя каждый день» и «удостаиваться почестей своего правителя».
Ради своего благополучия в подземном мире египтянин искренне хотел, чтобы «его имя помнили и повторяли на земле», чтобы о нем сохранилась «добрая память при дворе фараона» и «придворные повторяли с благодарностью его имя».
«И пусть мое имя повторяется в моей гробнице, – просил человек. – Пусть мое имя не ищут в моем доме. Пусть его славят вовеки». В наши дни имена умерших поминают в церквях, а желание оставить по себе память в последующих поколениях – вполне понятное человеческое стремление.
Глава 8
Материальные потребности человека после смерти
Чтобы душа не теряла связи с земной жизнью, приверженцы культа Атона молились о том, чтобы их мумии оставалась «твердыми» и неповрежденными, чтобы «кости были покрыты плотью», чтобы их члены были «связаны вместе». В прежние дни египтяне верили в то, что тело умершего вновь оживет и будет жить, поэтому они так старались сохранить его. Эхнатон вроде бы не изменил этой концепции. Так и в христианском вероучении присутствует мысль о том, что в день Страшного суда все умершие «восстанут из могил».
Духовное тело сохраняло форму и индивидуальные особенности материального тела, соответственно, в неявном виде предполагалось, что потребности души не очень отличаются от тех, которые испытывало тело на земле. После своего воскрешения Христос просил есть, а картины райских пиршеств многим христианам отнюдь не кажутся аллегорией.
Точно так же и последователи Эхнатона верили в то, что материальная еда или ее духовный эквивалент нужны душе, живущей в загробном мире. «И пусть меня назовут по имени, – просит умерший, – и я приду на зов, чтобы вкусить те прекрасные яства, что разложены в храме на алтаре».
Похоже, что верность учению Атона давала умершему право вкушать от тех приношений, которые делались во время больших церемоний в храме; после завершения церемонии еду, скорее всего, распределяли между жрецами и теми, кто обслуживал гробницы и представлял интересы умерших.
Умерший просит, чтобы ему позволили наслаждаться «дарами, принесенными в храм», «дарами, принесенными царем к каждой гробнице», «вином, принесенным в храм Атона», «едой, что выставляется каждый день на алтарь» и «всем тем, что приносится в святилище Атона в городе Атона». Потом он просит, чтобы «вино было пролито» за него и чтобы «дети из его дома совершили возлияние при входе в его гробницу».
Пока продолжалась земная жизнь, бог являлся всем, кто желал узреть его. Сияло солнце, зрели посевы, текла река, цвели сады, во всем виделось присутствие бога, ибо бог был счастьем, красотой, любовью.
Но когда смерть касалась человека своей холодной рукой и не оставалось больше ни весны, ни цветения, где мог он найти радость? Поэтому Эхнатон призывал своих последователей молиться богу, чтобы он сделал их счастливыми и после смерти, хотя эта просьба выражалась самыми обыденными словами.
Едва ли душе требовались сладкие ароматы и запах благовоний, но как выразить иначе радостную легкость, наполняющую сердце. В затхлом воздухе гробницы умерший мечтал о свежем ветерке, о «дыхании благоуханного северного ветра». Он надеялся в виде призрака навестить все те места, которые он любил в земной жизни. «Пусть я встану и забуду слабость, – просит умерший. – Пусть откроется мне мой дом. Да не будет душе моей отказано в ее желаниях. Да позволено будет мне войти в ту рощу, что я вырастил на земле. Да позволено будет мне пить воду из моего озера изо дня в день. Да будет мне даровано вкусить плоды с моих деревьев». Всякий человек просил, чтобы бог позволил ему смочить губы холодной водой. Он хотел получить «глоток прозрачной речной воды», «глоток бурлящей воды из водоворота». Пока он вдыхал запах ветра, напоенного ароматами «букета Атона», и пока протекала около него «прохладная река», он не боялся смерти. Получив «все доброе и приятное», он мог надеяться на «здоровье и процветание» в горах и долинах Запада, на «счастливую жизнь, наполненную удовольствиями и радостью», и «ежедневное веселье» в чертогах вечности.
Можно согласиться, что столь конкретно-материальная концепция жизни после смерти не совсем соответствовала по своей тональности возвышенной религии Атона. Но разве вера в то, что на небесах вечно царят радость и смех, благоухание цветов и освежающее дыхание северного ветра, более банальна и нелепа, чем убежденность в том, что там же, на небесах, улицы вымощены золотом.
Едва ли найдется в мире религия более близкая к христианству, чем религия Эхнатона, и если доктрина, разработанная фараоном, не всегда последовательна в том, что касается бессмертия, то и христианские догмы в их современной интерпретации не лишены недостатков.