Эхо Непрядвы
Шрифт:
Может быть, стоило послушать и тех, кто советовал не дразнить Орду, поторговаться о выходах, кинуть хану кусок?
Нет, пойти на это было сверх сил. Недруги стали бы тыкать в него пальцами: хорош победитель! Народ возмутился бы и проклинал – ради чего пролито море русской крови?
А может, и тут замешалась гордыня? Может, надо было пройти через насмешки и улюлюканье, через унижение, непонимание и народную злобу – ради того же народа выиграть время и накопить новые силы? Может
Плох правитель, заботящийся о прижизненной славе.
Неужто в Кострому? В душе его сгущалось ненастье, едва представлял себе эту сотню с лишним верст по лесным осенним дорогам, через множество рек и речушек. А ведь их надо будет пройти не только туда, но и обратно, и не с легкой дружиной – с большой ратью, отягощенной обозами.
Не то! Еще на пути главных ордынских сил стоит Белокаменная – там опытные бояре во главе с Морозовым, больше двух тысяч ополченцев на стенах, там митрополит всея Руси. Надо собирать войско здесь, ближе к стягам Серпуховского.
Оборотился, окинул взглядом бояр. Дмитрий Ольгердович, Боброк-Волынский, Тимофей и Василий Вельяминовы, Федор Свибл, Иван Уда. Из-за плеча старшего Ольгердовича посматривает молодой князь Остей, внук Ольгерда, приехавший на службу к московскому государю. Не было Кошки, Тетюшкова, Зерно – правили посольство.
– Нет, бояре! – сказал резко. – Татарские разъезды под Владимиром – это еще не Орда под Дереславлем. К нам тянутся люди, нельзя торопиться. Этак можно и в двинских пустынях засесть.
– Государь, там гонец из Москвы, – негромко сказал старший Вельяминов.
– От Морозова? Пусть войдет.
Пошатываясь, в палату шагнул невысокий воин, приблизился к государю, опустился на колено. Зеленый полукафтан на плечах его потемнел, на белом скобленом полу остались сырые следы. Димитрий ожидал грамоту, но гонец, склонив голову, молчал.
– Што ты онемел, отроче? – нетерпеливо спросил Димитрий. – Здоров ли боярин Морозов? Все ли ладно в Москве?
Воин выпрямился, моргнул красными глазами, рябоватое лицо его казалось серым.
– Слава богу, великий государь, Москва стоит, как прежде. А я не от Морозова, потому как нет в Белокаменной Ивана Семеныча.
– Где ж он подевался? – удивился Димитрий.
– Сказывали – занедужил брюхом да и спокинул стольную. А за ним, почитай, все лучшие люди съехали – и бояре, и гости. Черные люди в Москве сами хозяевают.
Жалко скрипнули половицы под грузным шагом великого князя, он подошел вплотную к гонцу, дышал тяжело и жарко, как потревоженный медведь.
– Што говоришь, разбойник? Да уж не пьян ли ты?
– Не вино – дорога укачала меня, государь. Из сторожки, через Москву, до Переславля долог путь. От самой Оки, почитай, не спамши. А послали меня Олекса Дмитрич да вече московское.
Димитрий воззрился на гонца как на полоумного, кто-то из бояр жалобно гукнул, будто его схватили за горло.
– В Москву мы, государь, по пути свернули, а там – смута. Выборные ударили в набат, вече кликнули. Много чего там кричали, а порешили миром: боронить Москву, стоять на стенах до последнего. Тех же, кои бегут со града, побивать каменьем.
Димитрий глухо рыкнул, красные пятна выступили на скулах. У Боброка на лбу залегла глубокая складка, старый Свибл, крестясь, зашептал:
– Спаси нас, господи, и помилуй.
– Там же на вече выбрали начальных людей из слобожан, в детинец ополчение поставили.
– Господи, што там теперь за содом! – не удержался костромской воевода Иван Родионович Квашня, вызванный в Переславль.
Гонец дернул головой, прямо глянул в лицо Димитрия:
– Ты, государь, не будь в сумлений: Адам – строгий начальник, ворам не попустит. Да Олекса Дмитрич при нем воинским наместником.
– Кто такой Адам?
– Суконной сотни гость – его главным воеводой крикнули. А с ним – Рублев-бронник, Клещ-кузнец, Устин-гончар да иные выборные.
Димитрий подошел к окну, постоял в молчании, тихо спросил:
– Што с великой княгиней? Митрополит где?
– Слава богу, Красный сказывал – здорова государыня, к тебе сбирается. Небось отъехала. А владыка на своем дворе сидел, да, слышно, тож возы укладывал.
– Его не побьют каменьями, как думаешь?
Воин растерянно оглянулся:
– Не ведаю, государь.
– Так с чем же тебя прислали? Пошто нет грамоты? Аль выборные воеводы писать не учены?
– Великую просьбу тебе, государь, велели передать Адам и Олекса Дмитрич: штобы прислал ты воеводу, искусного в деле ратном. Уважь, государь, не медли – Орда перешла Оку, сам видал. Наши уж Заречье спалили. А народ московский животов не пощадит за град стольный, за тебя, государь.
– И на том благодарствую. – Лицо князя исказила улыбка. – Выспишься – снова позову, подробно расскажешь. Ступай.
Глаза князя, разгораясь черным огнем, обратились на бояр.
– Чего замолкли, думные головы? Вас послушать хочу. Ну-ка?
– Государь, – заговорил Боброк. – Отпусти меня воеводой.
– Тебя? Ты разве уже не воевода? Али боишься – Адам-суконник славу переймет? Ничего, боярин, твоей славы не избыть, и тебе рати в поле водить пристало, а стены я другому доверил. Слышишь, Волынец, – другому!
Димитрий задохнулся, рванул ворот, крыльями метнулись длинные рукава охабня, посыпалось, звеня, серебро пуговиц.