Эхо Порт-Артура
Шрифт:
19 сентября англичане увидели с борта канонерок французский флаг, развевающийся над фортом Фашода. Это были 120 африканцев и 8 французов под командованием капитана Жана Маршана, проделавших марш-бросок из Сенегала. Последовали переговоры между Маршаном и Китченером, которые довольно трудно назвать дипломатическими, поскольку они мало соответствовали правилам этикета. Предмет переговоров, был, разумеется, традиционным – англичане бесцеремонно потребовали убраться вон, а французы апеллировали к тому, что форт Фашода никоим образом не принадлежит
Переговоры несколько затянулись, поскольку Китченер, несмотря на всю спесь, не решался так вот прямо открыть по французам огонь, – все ж таки союзники, зачем устраивать такой большой скандал, а французы рассчитывали на поддержку из Парижа. Кроме того, все-таки пушки были не только на английских канонерках, но и во французском форте.
Наконец, 11 декабря над фортом взвился египетский (читай – английский) флаг, хотя французы изо всех сил оттягивали свою эвакуацию. Куда денешься – добрые и ласковые союзнички во главе с крайне обходительным и деликатным джентльменом лордом Гербертом Китченером имели подавляющее превосходство в силах.
Этот инцидент вызвал настоящую бурю возмущения во Франции. Национальная гордость была глубоко уязвлена. Доколе?!! – этот крик повторялся во всех газетах и на площадях. Одно время казалось, что верховья Нила для французов значат больше, чем Эльзас и Лотарингия. Самые горячие головы требовали начать войну. Министр иностранных дел Французской республики Делькассе пытался заручиться поддержкой России и даже Германии, чтобы разрешить «фашодский кризис» дипломатическими мерами. Обе попытки успеха не имели. Но не потому, что задираться с Англией из-за какого-то форта Фашода никто не пожелал.
Министр иностранных дел России Н.М. Муравьев, не колеблясь, ответил, что «в данном случае, как и во всех вопросах, касающихся Египта, императорское правительство готово идти вместе с Францией и согласовывать свою позицию с французской».
Такая позиция России вполне соответствовала как ее союзническим обязательствам, так и собственным интересам в Египте, где она стремилась не допустить монопольного хозяйничанья Англии и не давать последней возможности закрыть по своему желанию Суэцкий канал. В октябре 1898 г., во время посещения Муравьевым Парижа, вопрос подвергся дальнейшему обсуждению. Президент Фор заявил ему, что Англия в Африке такой же враг Франции, каким она является для России на Дальнем Востоке, и «мы должны руководствоваться этим сознанием в нашей политике». После этого Муравьев ожидал, что Делькассе будет просить его о поддержке в переговорах с Англией. Однако такой просьбы не последовало. Французский министр оптимистически оценил ход переговоров с Лондоном и выразил надежду, что спор скоро разрешится полюбовно. Вследствие этого он не хотел бы ставить вопрос о Фашоде как проблему общеевропейского значения, требующего поддержки со стороны России, а предпочитал придать ему «чисто колониальный характер».
Как видно, встретив решительную поддержку России, французы забеспокоились, как бы в случае успеха в переговорах с Англией не пришлось чем-то делиться с русскими, например, допускать в долину Нила русские войска. И были за это сурово наказаны: англичане решительно отказались идти на какие бы то ни было уступки. Роберт Солсбери надменно заявил: «Мы претендуем на Судан по праву завоевания, потому что это самый простой и действенный метод». Решающими доводами Англии были Средиземноморский флот и армия Китченера.
Вот где сыграла свою роль «дальневосточная кухня» – англичане вполне могли позволить себе крайнюю степень хамства по отношению к союзнику, поскольку главные силы флотов Франции, России и Германии находились далеко – на Тихом океане. Под диктовку Солсбери 21 марта 1899 г. было заключено соглашение, полностью удалявшее французов из долины Нила. Франция отказалась от притязаний на Фашоду, а Китченеру было пожаловано пэрство.
А ведь позиция России не ограничивалась дипломатическими реверансами. Почти одновременно с Муравьевым в Париже находился с визитом военный министр А.Н. Куропаткин, который был принят президентом Фором, встречался с военным министром Шануаном и начальником Генерального штаба Ренуаром. Все эти деятели ставили перед ним вопрос о желательности уточнить и дополнить военную конвенцию 1893 г. Речь шла не только о Германии, но и, что вполне естественно в той обстановке, об Англии. Куропаткин проникся сознанием важности этой идеи и поддержал инициативу Делькассе о подтверждении и конкретизации условий союза. Военный министр России счел также необходимым ответить вооруженной демонстрацией на сосредоточение английских сил у берегов Китая и вызывающие британские действия в Африке. 24 ноября 1898 г. он представил царю доклад о мерах по приведению в состояние боевой готовности войск Туркестанского и Приамурского округов, Закаспийской области и Квантунского полуострова. Николай II «вполне одобрил» предлагаемые мероприятия, сочтя «некоторые видимые приготовления» совсем не бесполезными ввиду «дерзких» вооружений Англии. О предпринятых шагах Куропаткин сообщил не только Муравьеву, но и французскому атташе Мулену. Последний хотя и был доволен, но не преминул выразить мнение, что лучшим способом давления на Англию явилась бы постройка железной дороги Оренбург-Ташкент, которая соединила бы центр России с Закаспийской линией и позволила бы максимально быстро перебрасывать русские войска к границам Индии. Проект строительства такой дороги обсуждался самим российским правительством. Его осуществление упиралось в недостаток финансовых средств. Займы думали получить у заинтересованной Франции. Ходатайствуя об этом, царь обещал французскому послу Монтебелло держать вопрос о сооружении этой линии под своим личным контролем.
Конец ознакомительного фрагмента.