Эхо Великой Песни
Шрифт:
— Камни запоминают музыку. — Он засмеялся, видя растерянность Яши. — Каждый камень состоит из миллионов частиц, а те, возможно, делятся на еще более мелкие. Музыка проникает в камень, и каждая частица впитывает ее. Так Музыка остается жить в здании — возможно, навеки.
— Я ее не слышу.
— И тем не менее Музыка повсюду. Она окружает нас.
Вселенная — это песня, Яша, и мы — ее часть. Задумывался ли ты когда-нибудь, почему человека так влечет к музыке? Почему мы собираемся везде, где она звучит? Почему мы танцуем под нее, подчиняя свои тела ее ритму?
— Потому что это приятно.
— Верно, приятно. И естественно — вот в чем дело. Музыка, прикасаясь к нашим душам, напоминает нам, что мы — часть Великой Песни. Все мы: аватары, вагары и номады. И деревья, и травы, и птицы, и звери. Мы все — неотъемлемая часть гармонии.
— Может, оно и так, Святой Муж, но мне сдается, что запевают тут аватары. — Яша тут же пожалел о своих словах, очень близких к крамоле, но Ану только кивнул в ответ.
— Ты совершенно прав, Яша. Но ничто не длится вечно, хотя мои собратья придерживаются иного мнения. То, что мы здесь строим, предназначено не для одних аватаров. Эта пирамида будет служить всему миру. Тебе, и твоим детям, и детям твоих детей.
— Но у меня нет детей, Святой Муж.
Ану положил на плечо Яше тонкую руку.
— У тебя их семнадцать, и нынче вечером ты зачал еще одного. Ты бы навещал иногда своих женщин.
— У женщин, с которыми я сплю, мужчин много, подвижник, — ухмыльнулся Яша. — Кто их знает, от кого они там рожают. Мне как раз такие и нравятся. А вы когда-нибудь были женаты?
— Нет. Как-то не тянуло.
— Вот и меня не тянет. Может, когда постарею, мне и захочется, чтобы кто-то грел мне постель.
— Я уже испытал, что значит быть старым. В старости есть свои хорошие стороны, но тепла нет.
Ану пожелал Яше спокойной ночи и пошел к своей палатке.
Глава 17
Софарита сидела в передней при зале Совета с закрытыми глазами и безмятежным лицом. Рядом стояли на часах двое аватаров. Один думал о купленном недавно коне и гадал, будет ли тот таким же резвым, как его производитель, а также прикидывал, холостить его или нет. Другой думал о ней, Софарите, и хотел лечь с ней в постель. Эти мысли были очень привязчивы, и Софарита пыталась отделаться от них.
Проще всего было выйти из тела и закрыть свой духовный слух от всего постороннего. Софарита сделал это и тут же обрела покой. Мысли солдат перестали докучать ей.
День был долгим и занимательным. Сначала подвижник Ро привез ее к себе домой. Она никогда еще не видела таких комнат, такой мебели, таких ковров и такого сада с цветущими деревьями и кустами. Ей подавали вкусную еду на фарфоровых блюдах и наливали великолепное густо-красное вино. Подвижник Ро послал за портным, и тот прибыл с десятком длинных платьев, сшитых из таких мягких, льнущих к телу тканей, что прежняя Софарита подумала бы: не иначе, что она умерла и вознеслась на небо. Но Софарите теперешней роскошь аватарской жизни представлялась эфемерной и преходящей. Вода остается водой, даже если пьешь из золотого кубка, а стекляшки и бриллианты сверкают на солнце одинаково ярко. Богатство — всего лишь символ мощи. Софарита не нуждалась больше в символах. День ото дня ее ум становился все глубже, а с ним росла ее сила.
Одетая в новое пышное платье из блестящего белого атласа, она встретилась с подвижником-маршалом. Он показался ей умным человеком, хорошо воспитанным и чутким.
Она устроила ему такой же полет, как подвижнику Ро. Он видел тридцать золотых кораблей и высчитал, что они придут в Эгару через двадцать четыре часа.
Он подробно расспросил ее о том, что она может, и пожелал узнать, не подвергалась ли она лечению с помощь кристалла.
Софарита лгать не умела, хотя и знала, что Вирук, исцелив ее от рака, нарушил закон.
— Да, — сказала она. — Я умирала, и один аватар меня вылечил. Больше я ничего не скажу.
Раэль кивнул, как бы понимая ее сдержанность. Софарита читала его мысли без труда, но они не представляли для нее интереса. Он все время думал о золотых кораблях и о том, как с ними быть. Но потом сквозь эти мысли пробилась еще одна, окрашенная страхом.
Кристальная одержимость!
Софарита уловила образ молодой девушки, которая медленно превращалась в стекло, претерпевая холодную, ломкую агонию. Она почувствовала боль Раэля и отошла, оставив маршала наедине с его горем.
Вернувшись к настоящему, она захотела узнать, как идут дебаты, прошла сквозь стену и повисла над столом заседаний.
Подвижник-маршал, с короткими синими волосами и проницательным взглядом, сидел во главе стола и вместе с двадцатью другими слушал огромного, как гора, толстяка. Толстяк был весь в золоте: на жирных пальцах перстни, на оплывшей шее массивный обруч. Бледный Ро казался рассерженным; человек с ястребиным лицом, сидящий с ним рядом, силился удержать на губах улыбку. Толстяк продолжал свою речь, и Ро вдруг вскочил на ноги, стал трясти указательным пальцем и что-то кричать. Софарита, желая узнать, в чем дело, осторожно приоткрыла слух.
— ..безумие! Вы что, окончательно свихнулись, Капришан?
— Я-то нет, а вы да, — отвечал толстяк. — О чем вы только думаете, Ро? Вагары существуют, чтобы служить нам.
Такова воля Истока. Оставлять в живых ту, что может объявить всем вагарам, будто они ничем не отличаются от нас! Такое решение, друзья мои, было бы началом нашего конца. Я за то, чтобы немедленно умертвить эту женщину!
Он сел, и маршал дал слово Ро, Маленький подвижник потеребил свою синюю бородку и начал, все еще с трудом себя сдерживая:
— Друзья, мы переживаем отчаянные времена. Я видел врага, и он могуч. Тридцать кораблей движутся сюда, другие уже причалили на дальнем юге. С помощью Софариты мы сможем наблюдать за пришельцами — возможно, нам удастся даже подслушать их и перехитрить. Без нее их планы остаются для нас загадкой. Продолжать говорить о подавлении вагаров в такое время бессмысленно. Когда дому угрожает лавина, окномоев не нанимают.
Человек с ястребиным лицом поднял руку, и подвижник-маршал сказал:
— Вам слово, кузен Никлин.