Эхо войны.
Шрифт:
Я застыла, пораженная. Не будь сейчас так важно другое, я бы не поленилась выяснить, намеренно ли меня ткнули носом в собственные слова, или это совпадение.
Он извиняющеся улыбнулся:
— Фарра, сходите, пожалуйста, за доктором Ремо. Он на озере и, судя по всему, забыл часы, а у него обход, — он посмотрел на Тайла. — Я попробую понять, что с ним происходит и смогу ли я что–нибудь сделать. Но это займет время.
— Только, ради Звезды, осторожнее… Это может оказаться слишком опасным.
— Я разберусь, фарра.
Я кивнула и направилась к выходу из пещеры,
На берегу лежала аккуратно сложенная стопка одежды. Я набрала воздуха в легкие и крикнула:
— Ремо!!! Вылезай, тебя уже заждались!
Раздался плеск, и соломенная макушка ремена показалась над водой. Отфыркиваясь и встряхиваясь, он выбрался на берег, сунул мне сетку с рыбой и начал одеваться.
— Орие, что случилось? На тебе лица нет. А точнее, оно одного цвета с волосами.
— Пока ничего, — я сжала губы. — Извини, Ремо. Правду сказать не могу, а врать не буду.
И это действительно так. Он ушел, а я осталась. Сидела на каменном берегу и пыталась найти выход там, где была глухая стена.
Из тоннеля с баррикадой, громыхая ведром, показался Зима и медленно пошел к ключу. Измениться… Измениться можно, лишь раскаявшись. И не напоказ, а на самом деле.
Я тихо поднялась и ушла, поскольку в окрестностях тоннеля связист будет болтаться еще долго — я видела его там не раз и не два. Несмотря на то, что Тисса в карауле не стояла, а якобы помогала на раздаче на кухне.
Где–то над горами всходило солнце. Час за часом я бегала по замкнутому кругу госпитальных дел, руки механически выполняли работу, а душу грызла тоска и безысходность. Ремо переглядывался с Коэни, сидевшим, как и обещал, у койки Тайла, и бросал на меня странные взгляды. Я делала вид, что не замечаю ничего.
Около полудня исчез куда–то Лаппо, и мне пришлось взвалить на себя еще и его обязанности по перевязке. А через час он вернулся — бледный, как угодившая в отбеливатель черная простыня, но улыбающийся странной, блуждающей улыбкой.
— Фарра, у меня к вам просьба, — начал он едва слышно, становясь рядом и начиная обрабатывать загноившийся ожог у лежащего без сознания солдата. — В два часа будьте… Вы знаете сеть пещер с северной стороны озера? — я кивнула. — По главной ветке третий тоннель направо, первая пещера. Будьте… где–нибудь поблизости. С чем–нибудь таким… — он неопределенно взмахнул баллончиком антисептика, обрисовывая нечто маленькое и квадратное. Я непонимающе покосилась на баллончик. — Ну… Возьмите шлем, думаю он там. Но, на всякий случай, будьте в своей амуниции, можно без бронежилета, — наконец сказал он, промучившись минуту над попытками обойти запрет достаточно далеко, чтобы его не засек чересчур умный блок.
Я кивнула. Обход мы заканчивали уже вдвоем.
Разнеся обеды, треть из которых заключалась в кормлении с ложечки, я сходила на кухню, взяла ведро, нагрузила его для вида грязной посудой, потом вернулась
До времени «Х» оставалось еще полчаса, и я успела не только перемыть полведра посуды, но и тщательно осмотреть указанную пещеру. Стены были ровными и гладкими, без ниш и отдушин. Но у самого пола стена, смежная с соседней, крошечной, не пещерой — промоиной, была достаточно тонкой. Немного поработав портативным резаком в густой тени под горизонтальным стенным выступом, я получила более–менее сносную трещину.
Спиной вперед я на четвереньках забралась в узкую промоину. Тщательно проверила, чтобы меня не было видно из коридора, затем надела шлем, включила внешние микрофоны на максимум и прижалась лбом к трещине.
Через десять минут послышались голоса, мелькнул тусклый свет фонаря. А я наконец поняла, что именно имел в виду Лаппо — камеру портативного голографа. И включила запись.
— … И не думай, что сможешь с этим что–нибудь сделать, — холодный голос звучал безразлично, лицо — застывшая маска, как, впрочем, и всегда… А глаза, впервые на моей памяти, живые и беспокойные. — Объект 678–СN.
— И что — сдашь?… — Лаппо смотрел в эти глаза и ухмылялся — криво и зло.
— Уже, — отрезал майор. — И если понадобиться, отволоку на базу собственными руками.
Лаппо скрестил руки на груди, продолжая рассматривать северянина наглыми кошачьими глазами. Кто они друг другу, если обращаются на «ты»?…
— «Отволоку»… Скотина ты, шавка подзаборная, которую только что ногами не пинают, а она и счастлива! Что, выше шестерки подняться не дают?
— Все сказал? — ледяным тоном осведомился майор. — А я–то думал, что лагерную изящную словесность из тебя выбили еще в лаборатории. Или… — он цинично усмехнулся, — понравилось, на второй круг пошел? Так, говорят, там симпатичные мальчики в цене.
— Да уж не потомственная портовая шпана, с молоком матери не впитали, учиться пришлось! — процедил Лаппо. В его глазах вспыхнул опасный огонек. — А что, протезисты и пластические хирурги подешевели?… То–то ни зубы свои не бережешь, ни морду смазливую, неужели у меня одного руки чешутся подправить? Да, и извини, что не узнал сразу — как–то не ожидал увидеть форму вместо драных тряпок — она хотя бы чистая.
Северянин одним неуловимым движением шагнул вперед, сгреб парня за воротник и вздернул на ладонь над полом. Сверкнул глазами, прошипел:
— Зубы? Зубы тебе?!… Да я тебя, кота помойного, завяжу узлом нахрен безо всяких рук. Или под себя хочешь гадить до конца жизни?
— А, вот вылезла наружу и наша изящная словесность. Ланкарские трущобы, оказывается, тоже так просто не выбиваются, — Лаппо зубасто ухмыльнулся, неожиданно легко разжал дрогнувшие на мгновение пальцы и мягко приземлился на каменный пол. — Ладно, признаю, соврал — изменились вы, фарр майор. Глаза у тебя стали совсем отмороженные. Даже на последних стадиях такого не было — это я еще хорошо помню, меня же тогда только приволокли, вполне еще был в своем уме… Объект 667–СЕ. Или у самого с середины цикла провалы в памяти?