Эхо войны.
Шрифт:
— Кого?… — тихо спросила я.
Дрогнули губы, и тут же застыли, сжавшись.
— Тебе не нужно это знать. Совсем не нужно.
Укололо сердце, болезненно и тягуче. Руки дернулись, схватили мужчину за воротник, тряхнули в странном, нелепом порыве:
— Кого?!
— … Сыновей, — наконец тихо шепнул он. — Наших сыновей.
Он гладит мои руки, судорожно сжавшиеся на воротнике рубашки:
— За это ты меня и убила. И была, в общем–то, права. Еще раз хочешь?
— С тебя хватит и того, что все–таки пошел к ней на поклон, из–за
— Не внезапно, а уже давно, — комендант пожал плечами. — Еще когда в первый раз…лечили. Дефектные энергетические потоки мешают при передаче, так что это исправили… бесплатно.
— Бесплатно, значит, — сощурившись, я посмотрела на него. — Скажите–ка, фарр, вы знали, чем это мне грозило?
— Скажем так… — он помолчал. — Единственной альтернативой было бы тебя убить — закономерная участь тех, кто слишком много знает. В СБ из тебя бы все вытрясли в течение суток. И — да, я знаю, что несколько последних лет она собирает вампиров под любыми предлогами. Не знаю, правда, зачем, но… скажем так, я имел неосторожность не слишком корректно выразиться, когда пять лет назад мне предложили предоставить форт под некоторые нужды правительства.
— И поэтому…
— И поэтому, — твердо проговорил он. — Больше в своей жизни — ни в одной из них — я не собираюсь участвовать ни в каких предприятиях, даже правительственных, которые потом будут камнем висеть на моей совести. Лучше каторга.
Опять, как и много раз до этого, я ощущаю себя дурой. И снова понимаю, что не знаю ни этого мужчину, ни себя. И — да, я решила. И если это будет самоубийство, то кое–кого я утащу за собой, даже если придется разрывать чужое чешуйчатое горло зубами.
Мы просидели в сырой пещере еще час. Просто потому, что я не хотела оставаться одна. Говорили о ерунде, и он действительно не пытался отговаривать, хотя — и это было видно — хотелось. Обжегшись один раз так, что хватило с верхом, он зарекся советовать вообще что бы то ни было.
За полчаса до срока я пришла прощаться. Кто кого — уже, в общем–то, не важно, ведь с тобой, Тайл, мы не увидимся больше никогда.
И поэтому, когда мне навстречу вылетает радостно улыбающийся Отшельник, я просто улыбаюсь в ответ.
— Фарра, фарра, — теребит меня за рукав мальчик. — Получилось!
— Что?…
— У меня — получилось! Он очнулся!
Я оседаю на пол с ухнувшим куда–то глубоко–глубоко сердцем.
И понимаю — это и есть счастье.
Глава двадцать шестая
— Вот поэтому, — простонала травница, — я и не пошла в маги–практики! Только вы в ситуации «хуже не бывает» способны жизнерадостно заверить, что очень даже
Вершины Призраков укутала метель. Мир утонул в снегах.
Как когда–то. Когда–то очень давно…
Вот и пришла зима. Там, снаружи. Здесь, внутри, она пришла давно. В наших снах.
Он снова здесь — одинокая темная фигура среди уходящих вдаль могил. На надгробиях лопается лед — стремительно, с громовым треском. Становится жутко — просто от понимания, что путы спадают — даже быстрее, чем лопается лед.
И тогда уже не удержишь лавину.
— Ты счастлива? — безличный голос плывет над полярной пустыней. — Вместо одной жизни придется забрать все. И ты будешь в этом виновата.
— Нет. В этом будешь виноват ты.
Я просыпалась медленно. Рядом заворочался комендант…хотя, наверное, уже Этан. Глупо называть по фамилии, а тем более, по должности, мужчину, с которым у тебя были общие дети… и общий брак, если уж на то пошло.
Хотя, как недвусмысленно говорит мой собственный опыт уже в этой жизни, это еще ничего не значит. Тут от настоящего мужа можно свихнуться, не говоря уже о настолько бывшем.
Ох, служители божьи, все у вас не как у людей…
Я выползла из–под одеяла, задумчиво осмотрела руку, с которой при такой эксплуатации швы можно будет снять еще очень нескоро, поменяла повязку на ноге… И — не удержалась, снова похромала в соседнюю пещеру, к койке в дальнем углу, куда забегала чуть ли не каждый час.
Потускневшие, очень усталые зеленые глаза. Тайл смотрит на меня с какой–то тихой обреченностью, вот только — почему?… На всех остальных он смотрит по–другому.
— Ну, как ты тут? — преувеличено бодро спрашиваю я.
— Живой, — он поводит шеей. — Спасибо нашему гениальному ребенку.
— Где он, кстати? — я оглянулась. Постоянно мелькающая в госпитале хрупкая фигурка куда–то пропала.
— Приболел, вроде бы, — Тайл поднял на меня глаза. — То ли простыл в этой сырости, то ли просто устал, меня вытаскивая…
Молчание. Он все так же смотрит на меня — пристально и странно.
— Тайл… Что было… там? Что с тобой?
— Там… — он криво улыбнулся. — Плохо. Честно говоря, думал, так и останусь болтаться между реальностью и Изнанкой. А сейчас… Нормально все сейчас. Честно.
— Орие, не смотри ты на него, — Ремо с инъектором подошел почти бесшумно. — И не слушай. Он вообще с утра порывался встать.
— Сколько я уже на койке провалялся, напомнить? — Тайл сердито глянул на брата. — Нет, ну в самом деле! Ремо, что за детский сад! Физически я уже в полном порядке, и ты прекрасно об этом знаешь.
— Если бы ты еще морально был в порядке, — вздохнул врач, покосившись почему–то на меня. Я вопросительно приподняла брови. Он только махнул рукой: — А, не морочь себе голову. Я лично устал с этим бороться. Дозреет — скажет сам.