Екатерина и Потемкин. Фаворит Императрицы
Шрифт:
— В кого у него нос репой разъезжается с годами?
Екатерина тихонько хмыкнула:
— В бабку. Императрица Елизавета хоть и красива была, а курноса. Худо, что Павел к ее чертам черты своего отца добавляет.
— Некрасив был?
— Некрасив. И этот некрасив будет.
Екатерина была права: симпатичное в раннем детстве лицо Павла со временем становилось все менее привлекательным.
Никому верить нельзя, никому! Уж от кого, а от Кирилла Григорьевича Разумовского подвоха никак не ожидала. Он не последним был среди тех, кто ее на престол возвел, это Кирилл Григорьевич Тауберту манифест о восшествии на престол принес и напечатать заставил, а теперь…
Брат фаворита императрицы Елизаветы Петровны Алексея Григорьевича Разумовского Кирилл давным-давно был гетманом Малороссии. Екатерина знала, что в Батурине Разумовский царь и бог, но не верила, что может пожелать отделиться. Чего ему не хватало? Почти сам себе хозяин, а ежели решит отдельно от России жить, его турки быстро раздавят и тогда за Россию с новой силой возьмутся. Не верила, что этого может не понимать Кирилл Григорьевич.
И вдруг… Одно за другим два прошения в Сенат, нет, не от самого Разумовского, не столь глуп и слишком хорошо придворные порядки знал, чтоб головой рисковать, но и о прошениях не знать тоже не мог. Казаки просили сделать гетманскую булаву наследственной в роду Разумовских!
На что он рассчитывал, что Екатерина не рискнет против своего бывшего наставника силу применить? Что недосуг ей в борьбе за престол еще и за Украиной приглядывать? Или просто, что не поймет, к чему все ведется?
Ошибся Кирилл Григорьевич; императрица все поняла, опасность осознала и не испугалась. Булаву пожизненно в род Разумовских отдать — значит власть этого рода над Украиной утвердить, останется только короноваться. Казаки хлопочут? Тоже ясно, почему — за их спиной турки стоят, небось помощь обещали.
Позвала Вяземского:
— Александр Алексеевич, вызови-ка мне Разумовского в Петербург.
— А как не поедет?
— А ты не говори зачем, со всеми почестями вызови.
— А зачем?
Императрица строго посмотрела на генерал-прокурора Сената:
— А вот привезешь, так и скажу. — Хитро улыбнулась: — Напомни Кириллу Григорьевичу, как я пред ним Великой княгиней навытяжку стояла.
Разумовский приехал, но прежде него приехало все семейство. К государыне явился королем, чувствовал себя почти равным, смотрел уверенно. Но услышал то, чего никак не ожидал. Справившись о здоровье и благополучии, Екатерина вдруг… предложила подать в отставку!
— С чего это?
— Слышала я о недугах твоих, Кирилл Григорьевич.
— Каких?!
Гетман был здоров как бык и помирать или болеть не собирался. Императрица наклонилась ближе, шепотом сказала:
— Самостоятельностью заболел…
Но Разумовского так просто не возьмешь, откинулся на спинку кресла, рассмеялся, точно хорошей шутке:
— Так ведь это как посмотреть на сей недуг. Для кого недуг, а для кого благо.
Голубые глаза стали стальными:
— И для тебя, и для меня — болезнь. Малороссии без России не бывать.
— А я и не прошу.
— Со мной в прятки не играй. Еще раз предупреждаю: самостийности Украины не потерплю!
Позвонила в колокольчик, велела принести вина да фруктов, больше разговор о самостоятельности Украины не вела и, только когда Разумовский уже уходил, снова тихонько предложила:
— Подай в отставку, Кирилл Григорьевич…
Тот покачал головой.
— Гетмана из столицы не выпускать, а буде сам отъедет, догнать и силой вернуть!
Распоряжение отдала так, чтобы он слышал.
Разумовский усмехнулся: войной пойдешь? Слаба ты еще, Екатерина Алексеевна. Но уехать не спешил, ни к чему суетиться, и так пересилит. Ошибся, начали давить со всех сторон, Вяземский открыто сказал, что императрица намерена упразднить гетманство, да не хочет, чтоб это выглядело точно его опала.
— Ты бы подал в отставку, Кирилл Григорьевич…
Но не уговоры и не угрозы убедили Разумовского, постепенно он понял и то, что Екатерина в силу вошла, и то, что действительно добра стране желает. А еще… жена поедом ела, потому как ее за строптивого мужа ко двору не пускали. Быть в столице и сидеть почти взаперти… какая женщина такое выдержит, тем паче Рождество скоро, балы начнутся, маскарады, куртаги — всякий на свой лад! Но видя опалу со стороны императрицы, придворные сторонились Разумовских, словно чумных.
— Чем провинился-то, Кирилл Григорьевич? — молила супруга. — Повинись, государыня, говорят, милостива, кто не противничает, всех прощает. Слышала, даже Румянцева, который вовсе присягать отказался, и того простила!
— В отставку подавать не хочу, от гетманства отказываться.
Екатерина Ивановна ахнула:
— А на твое место небось Гришку Орлова метит?
Кирилл Григорьевич невесело рассмеялся:
— Нет, Гришку она от себя не отпустит, больно дорог, а вот Алехана или Федора может.
Все разъяснил Вяземский, покачал головой при очередной беседе:
— Экий ты, Кирилла Григорьич! Никакого гетмана Орлова не будет, потому как гетманства не будет. А тебе предложено фельдмаршалом стать и там же управлять, только большей частью собственными имениями, кои тебе государыня дать намерена.
Было о чем задуматься. Ясно, что Екатерина не позволит передавать гетманство по наследству, поделит Украину, а не позволит. Резон для России в том был: отдельная Украина — приманка для турков и угроза явная.
В Петербург приехал старший из братьев Алексей Григорьевич Разумовский, благодаря которому и весь род в люди из пастушества выбился. Алексей после смерти своей тайной жены императрицы Елизаветы сильно сдал, постарел, большую часть времени проводил в размышлениях у огня, который велел разводить в камине и в летнюю жару.
Старший брат и посоветовал:
— Ты, Кирилл, супротив не иди; Екатерина хоть и немка, а на пользу России все делает. И от Орловых избавится, как только свою силу почувствует. И про гетманство она верно решила: не будет гетманской булавы, не будет соблазну отделиться, а Украине отдельно никак нельзя — турки подомнут, и охнуть не успеешь. России с турками война предстоит, не дай славянам против своих ради чужих встать. Екатерина, чаю, тебя не обидит…