Екатерина и Потемкин. Фаворит Императрицы
Шрифт:
Меж словами потянулся за стоявшим штофом, который оказался пуст, крикнул, чтоб принесли еще вина. На совет Потемкина не пить до конца переговоров и вовсе взъярился:
— Ты еще тут!.. Советы давать! Я с бунтом в Москве справился, знаешь, как? Приказал, и все сделали. Вот как надо, а вы, точно бабки старые, мякину жуете.
— На переговорах кавалерийским наскоком нельзя, тем паче с Османом-эфенди. Упрется рогом и будет сидеть до скончания века, что делать станешь?
— Вздерну! Али башку твоему эфенди отрублю.
— Гриша, армия устала, провианта мало, а турки могут успеть с теми же шведами да австрийцами договориться, получимся мы меж двух огней.
Орлов взял новый штоф из рук слуги, махнув тому рукой, чтобы шел, сделал несколько глотков прямо из горла, в сердцах плюнул в сторону:
— Что за дрянь пьете?!
— Не пей! — вдруг коротко приказал Потемкин.
Фаворит недоуменно уставился на него:
— Это ты мне? Ты, Циклоп одноглазый, мне указываешь? Во мне сомневаешься? Завтра вместе со мной на переговоры пойдешь, будешь наблюдать, как я твоих турок на колени одним упоминанием своего братца поставлю. Пшел!
Потемкин сделал резкий разворот и вышел. Душили обида и злость. Армия с таким трудом завоевала нынешнее положение, появилась возможность договориться, чтобы получить передышку, а этот завтра все провалит. Хуже всего, что Россия и впрямь могла оказаться меж двух огней, чесменская победа, конечно, славная, да только погоды не сделала, турки, даже потеряв флот, слабее стали ненамного, потому что у них и на суше силы хватает. А вот перепуганные европейцы могли им помочь. И тогда славная эскадра, что ныне в Средиземном море, обратно может и не вернуться…
Он стоял, глядя вдаль и с тоской размышляя о том, что не всегда власть дается тем, кто ею с толком распорядиться может. Вот Екатерина может, а сколько рядом с ней таких, кто все ее старания способен на нет свести…
Сзади почти неслышно подошел Румянцев:
— Что, Григорий Александрович, не поладили с фаворитом?
— Отчего же? Только обведут его вокруг пальца турки.
— И к чему этого красавца прислали, лучше бы уж самим дали переговорить, Обресков справился бы, а мы пушечками поддержали.
Вернувшись к себе, Потемкин долго лежал, привычно грызя редьку и размышляя над словами Румянцева. Верно, к чему Екатерина Орлова прислала, славу зарабатывать? У него и без того хватает. К тому же опасно, мало ли что, война все же… Григорий, конечно, боевой офицер, но столько лет уж за саблю не брался. Раньше императрица его от себя дальше Гатчины не отпускала, опекала, как могла, а тут то чумная Москва, то вот Фокшаны…
И вдруг Потемкина пронзило понимание: Екатерина отпустила Орлова от себя впервые за столько лет, потому что больше не привязана к нему так сильно! Нет, время Орлова еще не прошло, но недолго осталось. Вспомнился давний разговор с Алеханом:
— А если она сама Гришке отставку даст?
Неужто готова дать или почти готова? Внутри против воли сладко сомлело, отсутствие Орлова в Петербурге говорило о том, что его фаворитству приходит конец. Нет, пока еще все зыбко, слабо, но что-то уже изменилось, это Потемкин почувствовал и в письмах государыни, которые редки, да метки.
На следующий день Орлов, видно почувствовав, что зря обошелся со старинным приятелем и одним из немногих, кто относится к нему терпимо, по-хамски, прислал слугу с приглашением позавтракать перед встречей с турками. Потемкин, понимая, что навлекать гнев все еще всесильного фаворита не стоит, пришел, но был молчалив.
— Что ж ты мне более советов не даешь?
— К чему советовать тому, кто слушать не желает?
— Вот и молчи. И смотри, как я говорить стану!
Говорил глупо. С первых минут переговоров стало ясно, что это лишь пустая трата времени. Турок это пока устраивало, они явно ждали чего-то еще.
Румянцев у себя бесился от бессилия, ругая императрицу на чем свет стоит, а все больше ее фаворита, но открыто сказать что-то против неумного поведения Орлова не решался. Беседы вел только с Обресковым, не доверяя больше никому, и Потемкину тоже. И все же однажды не выдержал; Орлов надменно принялся требовать от турок свободы для Крыма и уступок во всем. Осман-эфенди только руками развел:
— Это невозможно.
Перемирие объявлено только до сентября, а там снова война, снова гибель людей и жестокие бои. Надо хитрей, спокойней, тем паче турки почему-то уперлись. Нет, не из-за Крыма, они словно действительно чего-то дожидались, какого-то обещания. Тут бы осторожно поднажать, но Орлов, наоборот, стал еще нетерпимей. Ему надоело сидеть в Фокшанах, плюнул на все и решил ехать в Яссы, якобы ждать от императрицы распоряжений.
Румянцев схватился за голову:
— Нашел время о своей заднице думать! Устал он видите ли!
Фаворит в ответ стал карой грозить, крепостью за оскорбление. Командующий и вовсе взъярился:
— Коли не продолжишь переговоры, я их сам проведу, без тебя, щенок!
Орлов от неожиданности даже забыл о своей силище, просто попер на Румянцева:
— Я тебя в тюрьме сгною!
— Попробуй! За тобой только твои прихвостни, которые вон дрожат с перепугу, а за мной армия, которая от твоего двора и кафтанов не оставит, голыми по морозу пустит.
Это была правда, но простить эту правду Румянцеву Орлов, конечно, не мог. Было понятно, что двоим им теперь на свете не жить.
Ясно стало и другое: турки получили обещание помощи от шведов. Войны на два фронта с флотом, запертым за тридевять земель в Средиземном море, Россия не выдержит. С турками нужен был спешный мир, но такой, чтоб и самим все завоеванное не потерять.
Императрица прислала из Петербурга повеление… Орлову действовать на свое усмотрение. Тот, усмехаясь, объявил, что Османа-эфенди вздернет на березе, а туркам надерет задницы.
Неизвестно, чем бы все закончилось, но из Петербурга фавориту прислали еще одно письмо.