Екатерина I
Шрифт:
Незаменимость Остермана в решении вопросов повседневной, рутинной жизни государства отметил и наблюдательный французский дипломат Маньян, извещавший версальский двор в июне 1728 года: «Кредит Остермана поддерживается лишь его необходимостью для русских, почти не заменимой в том, что касается до мелочей в делах, так как ни один из русских не чувствует себя достаточно трудолюбивым, чтобы взять на себя это бремя». [82] Маньян неправ, распространяя отсутствие трудолюбия на всех «русских». Достаточно сослаться на кабинет-секретаря Макарова, нисколько не уступавшего в трудолюбии Остерману. Однако Алексею Васильевичу недоставало знания иностранных языков и осведомленности во внешнеполитических делах.
82
Сб.
Таковы были люди, в руках которых находилась реальная власть и которым предстояло искать пути преодоления кризиса, поразившего Россию в начале второй четверти XVIII века.
Глава шестая
ПОПЫТКИ ПРЕОДОЛЕНИЯ КРИЗИСА
Первым, кто забил тревогу о неблагополучном состоянии экономики страны, был Павел Иванович Ягужинский. Будучи генерал-прокурором Сената, куда стекалась вся информация о положении дел в губерниях и провинциях, Ягужинский обратился к Екатерине с запиской, в которой со знанием дела попытался изложить причины бедственного положения страны и обозначить способы их устранения. Он не вдавался в детали, предлагая изложить их вельможам, стоявшим во главе управления ведомствами, «порознь взяв на письме, каким образом в настоящих конъюктурах всякой по своей должности совет даст поступать».
Сам генерал-прокурор Сената объяснил постигший страну хозяйственный кризис двумя причинами: случившимся в течение нескольких лет подряд неурожаем и несовершенством налоговой системы. Донесения местных властей о неурожаях поступали со всей страны. В 1723 году из Орловской провинции сообщали, что обыватели «пришли в совершенную скудость, дня по два и по три не едят, покиня домы свои, ходят по миру и питаются травою и ореховыми шишками, мешая с мякинами, и оттого лежат в болезни и многие голодною смертью помирают…» В том же году люди в Московской провинции «за недородом хлеба питание имеют: толкут льняное семя и дубовые желуди и мешают с мякиною, пекут и едят. И живут не евши дне по четыре и по неделе, и от того неядения пухнут и помирают, а другие села и деревни стоят пусты, крестьяне вышли в разные места для прокормления». В следующем 1724 году недород хлеба вновь охватил Орловскую провинцию, а также северо-восточные провинции Европейской России, где крестьяне ели «гнилую колбу и траву». [83]
83
Богословский М. М. Областная реформа Петра Великого. М., 1902. С. 464, 465.
Что касается налоговой системы и порядка сбора подушной подати, то ее размер был установлен Петром I в 74 копейки с мужской души сельского населения и 1 рубля 14 копеек с городского и уменьшен Екатериной I на 4 копейки.
Подушную подать должно было платить все податное население страны, занесенное в список во время проведения первой ревизии. В ревизских сказках оказывались младенцы, родившиеся в день проведения ревизии, увечные и дряхлые старики, не способные к труду. Более того, количество налогоплательщиков оставалось неизменным до очередной ревизии, проводившейся с периодичностью в двадцать лет. За этот промежуток времени численность реальных налогоплательщиков в селах и городах значительно сокращалась за счет умерших и беглых крестьян и горожан, а также взятых в рекруты, но за них подать платило население, оставшееся на местах. Таким образом, ревизская душа являлась не реальной, а мифической единицей обложения: способных к труду налогоплательщиков оказывалось в два-три раза меньше, чем занесенных в ревизские сказки, следовательно, сумма подати на каждого тоже увеличивалась в дватри раза, что было непосильно и для селян, и для горожан. Ягужинский считал необходимым для «некоторой отрады» уменьшить размер подати, взимаемой с крестьян.
Вторым средством выведения страны из кризиса Ягужинский считал сокращение расходной части бюджета. Так как главная статья расхода предполагалась на содержание сухопутной армии, то он рекомендовал в два раза уменьшить жалованье офицерам. Кроме того, офицерам из дворян, владевшим крепостными крестьянами, надлежало предоставлять краткосрочное увольнение от службы. Казна, полагал он, извлечет из этого двойную выгоду. За время пребывания офицеров в поместьях им не будут выдавать жалованье, но главная выгода от рекомендуемого порядка службы будет состоять в том, что население, оказавшись под хозяйским надзором, избавится от тягот, связанных с произволом приказчиков, местной администрации и алчных соседей-помещиков. Крестьяне, будучи в «господском призрении», восстановят хозяйство и станут исправными налогоплательщиками.
К источникам бедствия населения Ягужинский относил также мздоимство и казнокрадство чиновников областной администрации. Средством пресечения этих пороков он считал строгое следование указу Петра I об отправлении в губернии сенаторов для выявления злоупотреблений чиновников – «чтоб могло учиниться воровству пресечение и сбору как подушным, так и прочим порядочное течение». Сенаторам-ревизорам надлежало предоставить обширные карательные права, вплоть до предания казнокрадов смерти.
Надо полагать, что на эту меру автор возлагал большие надежды. Среди современников было распространено мнение, что из взимаемых с населения налогов в казну поступало только 30 процентов, а остальное разворовывалось чиновниками. Контроль за расходами, считал Ягужинский, необходимо осуществлять и в столице, где находились центральные учреждения. Для контроля за расходованием ими денег надлежало восстановить ликвидированную Ревизионную коллегию.
Среди источников пополнения бюджета Ягужинский особо выделял развитие торговли и процветание купечества. «Генеральный фундамент во всем свете, что всякое государство на двух подпорах содержится, то есть от земли и коммерции». Но в России коммерция пребывает «в таком слабом состоянии», потому что в Сенате «купеческому делу люди неискусны», они установлением высоких пошлин сдерживают интерес иностранных купцов к торговле с Россией.
Заканчивает записку Ягужинский на мажорной ноте – словами Петра Великого, произнесенными на торжествах по случаю заключения Ништадтского мира: «дабы русское оружие впредь не ослабевало», и призывом «разсуждать, каким образом вышепоказанные опасности и внутренние нестроения успокоить и до государственного разорения не допустить». [84]
84
Чтения в Обществе истории и древностей российских. М., 1860. Кн. 4. Смесь. С. 269-273.
На призыв Ягужинского высказать планы выхода из кризиса откликнулись далеко не все министры и учреждения, обязанные по своей должности дать надлежащие советы. Их перечень ограничился Сенатом, Военной коллегией и генералом Минихом. Самую обстоятельную записку под названием «О содержании в нынешнее мирное время армии и каким образом крестьян в лучшее состояние привесть» 13 октября 1725 года представил Сенат. Как и Ягужинский, Сенат считал причиной бедствия поразившую страну засуху, а также непрерывные дожди в летние и осенние месяцы, погубившие урожай. В результате за 1724 год осталось в доимке две трети подушной подати. Выправить крестьянское хозяйство, по мнению Сената, можно только уменьшением размера подушной подати с 70 до 60 копеек, причем это уменьшение должно быть временным – до восстановления хозяйства, порушенного неблагоприятными климатическими условиями.
Уменьшение размера подушной подати должно было сопровождаться сокращением численности армии: уменьшением штата драгунской роты на десять человек, а пехотной – на двадцать четыре человека.
Сенат предложил отпускать в деревню треть офицеров, оставив в полках только иностранцев и беспоместных дворян. Миних, напротив, считал, что армию надо «наиболее приумножить, нежели убавить», ибо в противном случае обнаружится «некая государства слабость». Расквартировать полки надлежало в провинциях, «где провиант и фураж весьма не дорог». От ответа на вопрос, где и как изыскать ресурсы на содержание армии, Миних воздержался.
Самое странное предложение исходило от Военной коллегии, считавшей необходимым выяснить причину образования доимок: «не от слабости ль комиссаров и упрямства плательщиков, или от совершенной народной нужды, или за пустотою». Этот вопрос – свидетельство совершенной неосведомленности коллегии о возможностях крестьянского хозяйства того времени. [85]
Реальных последствий рассмотренные выше записки не имели. Они лежали под сукном более года, пока кризисное положение экономики не вынудило Верховный тайный совет возвратиться к обсуждению крестьянского вопроса и поискам путей восстановления платежеспособности населения.
85
Чтения в Обществе истории и древностей российских. М., 1897. Кн. 1. С. 30-35.