Екатерина I

Павленко Николай Иванович

Царь по-своему рекламировал полезность пребывания на курорте и пользования здешними водами. В феврале 1719 года занемог светлейший князь Меншиков. Болезнь хотя и уложила князя в постель, но не лишила его возможности заниматься делами и принимать у себя вельмож. Вернувшийся 3 марта с Марциальных вод Петр в тот же день навестил больного. В «Повседневных записках» – журнале, в котором регистрировались события из жизни Меншикова, – читаем: царь «по обычной церемонии, рассуждая о болезни его светлости, изволил объявить о неслыханном действии марциальных вод». Петр, любивший врачевать, предписал Александру Даниловичу отправиться на Марциальные воды. В представлении царя эти воды способны были поставить на ноги любого больного, в том числе и князя с больными легкими.

Меншиков поднялся с постели к 21 марта, а в июле приспело время выполнять царское повеление. Это принужденное лечение, надо полагать, вызвало в семье князя тревогу. Следы сомнений в целительных свойствах вод видны в том, что «курортник» в течение

недели ехал в сопровождении всей семьи, будто подвергался тяжелейшим испытаниям. На водах князь встретил блестящее общество, маявшееся здесь по повелению царя: царицу Прасковью Федоровну, генераладмирала Апраксина, архимандрита Феодосия, князя Ивана Юрьевича Трубецкого, Григория Скорнякова-Писарева. [17]

17

Павленко Н. И. Полудержавный властелин. М., 1988. С. 193, 194.

В феврале-марте 1724 года, перед самыми коронационными торжествами, царь, как отмечалось выше, лечился на Марциальных водах вместе с супругой. Можно высказать догадку, что торжества, сопровождавшиеся пиршествами и чрезмерными возлияниями, ухудшили самочувствие царя, и он отправился вновь принимать воды, на этот раз из источника, расположенного в 90 верстах от Тулы, рядом с Угодскими заводами. Ранее Петр никогда не пользовался водами дважды в году.

Из писем Петра Екатерине видно, что он остался доволен лечением. 4 июня он извещал супругу, что воду «лучше нашли, неже о ней чаяли», а три дня спустя известил о первых результатах лечения: «воды, слава Богу, действуют изрядно, а особливо урину гонят не меньше олонецких, только аппетит не такой, однако ж есть». [18] На Угодском заводе, принадлежавшем Миллеру, царь решил проверить свои навыки кузнеца. Он выковал несколько полос железа, наложил на них клеймо и, справившись о размере платы, выдаваемой заводовладельцем за подобного рода работу, тут же затребовал деньги. На них царь купил себе башмаки. Этим приобретением он очень гордился, подчеркивая, что полезная в быту вещь куплена на деньги, лично им заработанные. Через неделю он закончил курс лечения и отправился в Петербург.

18

Письма русских государей… Ч. 2. С. 143, 144.

Приступ болезни, казалось, должен был вынудить Петра воздержаться от привычного распорядка дня, умерить занятия делами, соблюдать диету, заставить более экономно расходовать силы. Но он не щадил себя. В конце августа присутствовал на спуске фрегата, а затем, вопреки предписаниям врачей, отправился в продолжительное путешествие. Сначала поехал в Шлиссельбург на традиционные празднества, ежегодно отмечавшиеся по случаю овладения этой крепостью, затем осматривал Олонецкие металлургические заводы (здесь он выковал три пуда железа), а оттуда через Новгород поехал в Старую Руссу, древний центр солеварения. Не преминул он заглянуть и на Ладожский канал и остался доволен результатом работы руководителя строительством Миниха. В Петербург царь возвратился в начале ноября больным. Здесь произошло событие, круто изменившее семейный уклад жизни царя и обострившее течение болезни.

8 ноября 1724 года был арестован тридцатилетний красавец Виллим Иванович Монс, брат давнишней фаворитки царя Анны Монс. Его карьера началась в 1716 году, когда он получил назначение камер-юнкера при дворе Екатерины Алексеевны. В обязанности камер-юнкера входили управление вотчинами царицы, назначение приказчиков, определение на службу должностных лиц при дворе, контроль за обеспечением двора съестными припасами, а также забота об экипировке царицы – словом, обширный круг обязанностей по обеспечению двора царицы жизненными ресурсами. Кроме того, камер-юнкер должен был постоянно находиться при Екатерине: сопровождать ее в поездках как внутри страны, так и за ее пределами, заботиться об удобствах в пути, о развлечениях во время праздников, гуляний, ассамблей и т. д.

Веселый, обаятельный и влюбчивый Виллим Монс пользовался вниманием и успехом среди камер-фрау, фрейлин и прочих придворных дам, о чем свидетельствует его интимная переписка. «Здравствуй, свет мой матушка, ласточка дорогая, из всего света любимейшая», – писал он одной из поклонниц. К другой, уже завоеванной, красавице церемонности проявлялось поменьше: «Сердечное мое сокровище и ангел и купидон со стрелами, желаю веселого доброго вечера, я хотел бы знать, почему не прислала мне последнего поцелуя. Если бы я знал, что ты неверен, то я проклял бы тот час, в котором познакомился с тобой. А если ты меня хочешь ненавидеть, то покину жизнь и предам себя горькой смерти». Ловелас, как видим, был незаурядным умельцем флиртовать, сочинять любовные послания, способные вскружить голову представительницам слабого пола, умел щедро расточать комплименты возлюбленным, не скупился на клятвы в вечной верности и умело заимствовал из письмовников фразы, вызывавшие у сентиментальных читательниц умиление. Трудно было не оказаться в сетях любовника, читая такие слова: «Верь, ваша милость: правда, я иноземец, так правда и то, что я вашей милости раб и на сем свете верный тебе одной, государыне сердечной». [19]

19

Семеновский М. И. Тайная служба при Петре I. С. 478-480.

Изящный ловелас, постоянно мелькавший перед глазами императрицы, не мог не привлечь ее внимания и благосклонности. Однако прямыми свидетельствами того, что это внимание переросло в интимную связь, историки не располагают. В их распоряжении находятся несколько томов следственного дела, содержащего письма Монса к возлюбленным, обращенные к нему челобитные и т. д. В одной из папок должен был находиться анонимный донос, давший основание следствию вынести обвиняемому смертный приговор, но он был из папки кем-то изъят. И все же имеются хотя и косвенные, но достаточно убедительные доказательства наличия близких отношений между императрицей и ее камер-юнкером, пожалованным во время коронации в камергеры: то, что творил Монс перед носом у своей повелительницы, могло происходить только при условии, что поступки благословлялись покровительницей. Сама по себе императрица не могла удовлетворить просьбы челобитчиков и неизменно ходатайствовала о них либо перед супругом, либо перед высокопоставленными вельможами. Поражает перечень корреспондентов, обращавшихся к Виллиму Ивановичу с разнообразными проектами. Среди вельмож, пользовавшихся услугами Монса, встречаются имена первых в государстве лиц – А. Д. Меншикова, А. П. Волынского, князя Юрия Гагарина, канцлера Г. И. Головкина, Алексея и Василия Долгоруких и многих других. Донимали Монса просьбами и иноземные купцы, помещики, богатые горожане. Суть их просьб состояла в «предстательстве», то есть ходатайстве перед Екатериной Алексеевной о получении чинов, наследства, благожелательном для просителя решении суда, повышении в должности и пр. Уже сам факт обращения такой отличавшейся высокомерием персоны, как Меншиков, или спесивых представителей рода Долгоруких свидетельствует о силе влияния Монса и его способности удовлетворить их просьбу.

Помощь, оказываемая камер-юнкером, была не бескорыстной – Монс получал вознаграждения как натурой, так и деньгами. Его одаривали щедрыми подношениями: породистыми лошадьми и сбруей к ним, каретами, охотничьими собаками, дорогими мехами и сукнами, крепостными крестьянами. А. П. Волынский в 1724 году ходатайствовал о своем переводе из Астрахани в Москву и подкрепил свою просьбу подношением «изрядного мальчика», а также «от простоты своего усердия» астраханской дичи – дроф, фазанов и даже поросят. Дипломат Лев Измайлов перед отъездом в Китай обратился к Виллиму Ивановичу с просьбой о решении в его пользу судьбы спорных вотчин. Усердие Виллима Ивановича подстегивалось богатейшим по тому времени подарком – тысячью рублями. Князь Андрей Черкасский за ходатайство об освобождении от службы пожаловал Монса натурой – породистым иноходцем, материей на кафтан и т. п. Посол в Берлине Михаил Головкин через своего отца канцлера Г. И. Головкина подарил Монсу иноходца. Купчиха Герман щедро вознаградила его за предоставление ей жалованной грамоты на свободную покупку пеньки в Вологде и других городах и отпуске ее за границу через Архангельск. Другая иноземка-купчиха просила Виллима Ивановича «воспринять за благо» два куска кружев и 500 червонных. Помещик Орлов «по старой дружбе» подарил двух собак и охотника во временное пользование. Светлейший князь Меншиков, отличавшийся скупостью, все же летом 1724 года преподнес лошадь с убором, а Александр Нарышкин – две кобылы «на завод».

Подношения превратили скромного выходца из Немецкой слободы в богатейшего человека: он владел многочисленными вотчинами, построил в столице дворец, обставил его богатой мебелью.

Из 250 писем-прошений к Монсу здесь упомянута лишь небольшая толика. Но и этого довольно, чтобы сделать два вывода: во-первых, Монс далеко переходил границы своих полномочий и брался «предстательствовать» по делам, не имеющим никакого отношения к его камер-юнкерским и камергерским обязанностям; во-вторых, им овладело чувство безнаказанности, уверенности в том, что все сойдет ему с рук, что его всегда защитит покровительница. Это чувство ярче всего иллюстрирует колоссальное подношение от самой царевны Прасковьи Ивановны, отличавшейся сварливым нравом и жестокостью, – от нее он не убоялся получить вотчину, населенную 1500 мужскими душами.

Вымогал взятки не только Виллим Иванович, но и его сестра Матрена Ивановна, вдова генерала Балка. Сама Матрена Балк, любимица императрицы, далеко не всегда могла удовлетворить просьбы обращавшихся к ней лиц, но она действовала через брата. В числе клиентов Матрены Ивановны значились лица из самой разной социальной среды: купцы, князья и княжны, дипломаты и губернаторы. Матрена Ивановна, как и ее братец, оказывала услуги за вознаграждение, правда, менее значительное, чем Виллим Иванович. Упоминавшийся выше посол в Китае Лев Измайлов подарил Матрене три косяка камки (дешевая китайская ткань) и 10 фунтов чая, канцлер Головкин – 20 возов сена, герцог Голштинский – два флеровых платка, шитых золотом, и в придачу – ленту, князь Меншиков – небольшой перстень алмазный и 50 четвертей муки.