Екатерина Великая (Том 1)
Шрифт:
Когда же заговор удался, Шетарди снова доносил во Францию:
«Совершившийся переворот – конец петровской России. Дальше ей идти некуда! Новая императрица не будет назначать иностранцев на высокие посты, и Россия, предоставленная себе, обратится в ничтожество…»
Ободрённый такими вестями, прусский король и аннексировал немедленно Силезию у Австрии.
Однако Алексей Петрович Бестужев был против этой политики.
– Оставляя всё, касающееся лично меня, в стороне, – заявил он, – отказываясь от всякого п р и х л ё б с т в а, от дружбы, от ненависти или партикулярной вражды, от
Бестужев держался старого плана русской политики в Европе, который был ещё принят при Петре.
– России, – говорил он, – не следует входить в союз Пруссии, Швеции и затем Франции, как это предлагал Фридрих.
Бестужев стоял за союз России с Англией и Голландией как морскими державами и с Австрией и Саксонией. Такой союз сам охватывал кольцом Францию, Пруссию, Швецию.
Появление герцогини Ангальт-Цербстской и её дочери Фике в Петербурге прошло без ведома Бестужева и не могло быть ему приятно. Он догадывался, конечно, о том, кто провёл это дело. Однако умный дипломат не выразил открыто своего неудовольствия и теперь в церкви с благосклонной улыбкой любовался свежестью юной Фикхен.
– Очень мила, очень, – сказал он своему соседу, потянувшись всем телом к его уху, но при этом так, что шёпот был слышен и другим. И этот шёпот дошёл до ушей Елизаветы Петровны, проник в её сердце, она расцвела доброй улыбкой.
После богослужения Бестужев, целуя руку царицы, сказал, что нужно бы учить принцессу русскому языку.
– А как же, батюшка Алексей Петрович! Как же! Чать, знаем. Ададуров Василий Петрович пусть её и учит… И архимандрит Симон закону православному…
…Московская весна всё больше и больше вступала в права, таяли сугробы, сверкали серебром ручьи, с фигурных крыш дворца дворники сбрасывали снег, а Фике сидела за бесконечными уроками.
– Буки-аз – ба… – твердила она, жмурясь в окно от блеска снега. – Веди-он – во… Иже-мыслете – им… Покой-есть – пе… Импе… Рцы-аз – ра… Импера… Твёрдо-рцы-иже – три. Императри…ц-а – ца… Императрица! Фуй, как трудно…
Закон Божий, тот, пожалуй, ещё труднее. Архимандрит Симон учил её Символу веры. Фике должна была выучить по-русски наизусть все двенадцать членов Символа и объяснить их, что доказало бы, что она уже созрела для перехода в православие.
Это было трудно, однако совершенно необходимо. Императрица, сидя в своей опочивальне в широких креслах, уже сказала её матери:
– Вы понимаете, зачем я пригласила вас сюда в Москву? Правда? По-русски говорится так – «у вас товар, у нас купец». Дорогая сестра, мы с вами будем счастливы, когда наши дети поженятся. Не правда ли?
– О да! Это будет само счастье!
Обе дамы сидели, крепко схватившись за руки, сквозь слёзы радости смотря друг другу в лицо.
– Ваше величество позволит сказать об этом моей маленькой Фикхен? Да? Она должна будет просить разрешения на брак у нашего доброго фатера!
– Конечно, можете! Фике! Фике! София! Её имя нужно будет изменить… Пусть она носит имя моей дорогой матери. Пусть будет Екатериной… Не правда ли, сестрица?
– О, ваше величество. Такая честь для девочки носить имя вашей матушки…
И взволнованная герцогиня прижала платочек к губам.
– Поскорей же обручим наших дорогих детей! Это такая радость – быть женихом и невестой… – говорила императрица, и воспоминания снова туманили её глаза. – Однако до обручения принцесса должна стать православной…
– Ваше величество, – замялась герцогиня, – мой супруг, его светлость, поручил мне просить ваше величество, чтобы сделать так, как это было сделано при браке вашего брата, великого князя Алексея Петровича, с принцессой Шарлоттой… Принцессе тогда ваш отец великий Пётр разрешил сохранить её веру!
– Ну и что же хорошего вышло? Оба и померли! – вдруг без церемоний оборвала эти осторожные возражения Елизавета Петровна. – Ну? Оставим бесполезный разговор! К тому же жених, великий князь Пётр, стал православным вполне по убеждению… Никаких иных решений этого вопроса быть не может, и я, право, удивлена, сестрица, что вы подняли его!
Сжав губы, императрица повернула лицо в сторону. Действительно, как это можно осмеливаться сомневаться в православии?
Иоганна Елизавета, досадуя на себя за свою неловкость, соскочила с кресла и присела с извинением в глубоком реверансе. Для чего было заикаться об этом? Это портило ведь отношения с «сестрицей». Это герцог толкнул её своей запиской. Как глупо!
И скоро герцогу Христиану Августу было отправлено письмо, в котором жена писала ему так:
«Я выслушала, что мне говорил архимандрит Симон, и, клянусь Богом, не вижу в православной вере ничего нечестивого. И в катехизисе Лютера и Символе веры русских – совершенно одинаковые учения. И дочь наша клянётся мне, что в этой русской вере нет ничего, что бы отталкивало её».
Фикхен тоже написала отцу, что никакого существенного различия между православием и лютеранством она не видит и поэтому могла бы переменить религию…
Но как же труден этот русский язык! Фике зубрила его до беспамятства. Всматриваясь в толстые, румяные губы Ададурова, шевелящиеся червяками в его густой бороде, она старалась овладеть русским выговором. Она должна говорить, как русская! А церковнославянский язык! Это просто ужас… И, закрыв руками уши, упёршись локтями в наборный столик, Фикхен повторяла часами Символ веры:
– «Распятого же за ны, страдавша и погребенна и воскресшего в третий день по писанию…»
Она вскакивала ночью, вылезала из-под балдахина и шлёпала босыми ногами по гладкому паркету, твердя всё одно и то же, ломая язык:
– «Иже со отцем и сыном споклоняема и славима, глаголившего пророки…»
Во время таких ночных занятий Фикхен простудилась и серьёзно заболела. Металась в жару, бредила, бормотала в беспамятстве эти странные славянские слова, а девица Шенк ломала руки, сверкала глазками и рассказывала всем причину заболевания принцессы:
– Её светлость слишком усиленно занималась религией… Слишком много училась… Это и убило её…
Когда Елизавета Петровна узнала это, слёзы умиления выступили у неё на глазах… Она упала на колени перед целым иконостасом, занимавшим угол в её опочивальне, и усердно молилась о выздоровлении этой героической девушки. Какая радость! Как будет счастлив её муж, внук Петра!