Екатерина Великая (Том 1)
Шрифт:
Картина была ясна – в петербургском правительстве хозяйничали длинные руки Фридриха II, прусского короля. Снятого Бестужева заменил граф Михаил Ларионович Воронцов, вполне находившийся под влиянием наследника, к тому же ещё жившего с племянницей Воронцова. Да и главнокомандующий армией, действующей в Пруссии, Фермор уже написал этому же Воронцову письмо, в котором ищет его покровительства:
«Понеже главнокомандующий требует ассистенции [46] милостивых патронов [47] , –
46
Помощи.
47
Покровителей.
Многоголовая гидра измены, предательства, королевского прусского шпионажа и интриг плелась, росла, пухла, окружила Елизавету со всех сторон, и не Елизавете Петровне было совладать с нею, тем более что комедия раскаяния великого князя обезоружила её совершенно.
Всё это время Фике ходит «с кинжалом в сердце». Великий князь, после тринадцатилетнего супружества, не смеет приходить к ней в комнату, если там она одна. Он не смеет говорить с ней без свидетелей. Она появляется иногда при дворе, но опасается говорить с нужными ей людьми, так как может навлечь на них гонения. Она тщательно следит за своими бумагами, и всё, что опасно, – и письма и счета, – всё давно сожжено. Она ждёт ареста и следствия.
Однако время идёт, острота положения постепенно сглаживается. Только тогда, не раньше, Екатерина Алексеевна начинает предпринимать свои ответные ходы… Она и раньше была умненькой девочкой, а полтора десятка лет при русском дворе научили её многому. И Фике наконец пишет письмо государыне. Пишет по-русски…
«Я имела несчастье навлечь на себя ненависть великого князя», – пишет она, и поэтому просит у императрицы разрешения уехать домой, в Штеттин. К родным.
«Я проведу остаток моих дней у родных, моля Бога за ваше величество, за великого князя, за всех, кто желал мне добра или зла – безразлично. Я убита горем… Я только хочу спасти свою жизнь…»
Но даже такое трогательное письмо не произвело нужного действия: ответа не было, и нужно было нажать сильнее. Великий князь удачно нажал на родственные чувства, а Фике затрагивает теперь другую слабую струнку императрицы – её религиозность. Отец Фёдор, общий духовник и императрицы и Фике, – «силён, как лев и мудр, аки змий». Этот служитель алтаря после ночи, проведённой в беседе с Фике, на следующее утро явился к императрице. Нет никакого сомнения, что он получил за это значительную мзду.
Отец Фёдор убедил государыню, что она должна принять свою невестку.
На страстной неделе императрица всегда говела. В Великий понедельник она послала сказать своей невестке, что примет её вечером.
С вечера Фике оделась в тёмное платье, долго ждала, прилегла, заснула. Только в половине второго ночи к ней в спальню явился Александр Иванович Шувалов, начальник Тайной канцелярии. От своих сложных дел этот человек страдал тиком – всё лицо у него передёргивалось, и при малейшем волнении он страшно таращил глаза.
– Ваше высочество! – тронул он Фике за плечо. – Проснитесь! Её величество императрица желает вас видеть!
С бьющимся сердцем великая княгиня шла за жестоким разведчиком по слабо освещённым галереям дворца – нигде ни души. Вдруг навстречу загремели ботфорты – к императрице тоже шёл великий князь Пётр Фёдорович, супруг Фике.
Императрица ждала Фике в своём кабинете, в длинной комнате в три окна. В двух простенках – золотые туалеты императрицы. На туалетах – свечи. Фикхен сразу же заметила, что на одном из туалетов лежат письма. Её письма!
В кабинете кроме неё были великий князь-наследник, граф Шувалов. Императрица сидит в обычном своём большом кресле. Перед ней ширмы, за ширмами – кушетка, на кушетке – Пётр Шувалов. Ещё один свидетель того, что будет говорить Фике.
Великий князь шагает по комнате, Александр Шувалов стоит неподвижно.
Фикхен смотрит на императрицу и видит, что та не гневна. Нет, она только печальна. И Фикхен бросается к ногам государыни, целует ей руки…
– Встань! – приказывает Елизавета Петровна.
Фикхен не подымается.
– Ваше величество! Отпустите меня. Уехать… Домой! К родным! – рыдает она.
Императрица достаёт платочек. Тоже плачет.
– Ну, как же я отпущу тебя? – говорит она. – У тебя же дети!
– Мои дети в ваших руках, и никогда ничего лучшего они не смогут иметь…
– А что я скажу обществу о твоём отъезде?
– Ваше величество, можете объявить те причины, по которым меня ненавидит мой муж… Если… Если это только будет прилично…
– Но, Фике, чем же ты там будешь жить?
– Буду жить, как жила до приезда сюда…
– Твоя мать в бегах. Она в Париже! Она оставила Пруссию.
– Да, я знаю… – всхлипывая, говорила Фике. – Мама! Мама так предана России… Король Прусский и преследует её за это.
– Встань же… Приказываю тебе.
Фике поднялась с колен и стояла под тихой речью Елизаветы Петровны, скорбно опустив голову:
– Один Бог свидетель, сколько я плакала, когда ты была больна вскоре же после твоего приезда… Помнишь? Я так любила тебя. Да разве я бы оставила тебя здесь, если бы не любила!
«О, императрица оправдывается в том, что я не в милости у ней! – отмечает про себя Фике. – Значит, смелей…» И говорит:
– Величайшее моё горе – это немилость вашего величества.
– Но послушай, – продолжала государыня. – Ты – гордячка. Помнишь, я раз даже спросила тебя, не болит ли у тебя шея – ты не поклонилась мне…
– Боже мой! – всплеснула руками Фике. – Да я никогда до сей поры и не подумала, что в этом была тогда причина вашего вопроса, ваше величество.
– Ты воображаешь, что ты умнее всех!