Екатерина Великая (Том 2)
Шрифт:
Поздняк собрал бумаги, посмотрелся в зеркало и остался совершенно доволен собой. Лицо его, сиявшее счастьем, делало всю его фигуру ещё более благообразною и даже приятною каждому. Он был в таком нравственном состоянии, что оно должно было, казалось, действовать на посторонних. На него, по русскому выражению, «весело было смотреть».
Пройдя несколько горниц, Поздняк осторожно отворил дверь, вошёл и, приостановившись на пороге, низко поклонился. За большим столом, покрытым зелёным сукном, сидел важный сановник в напудренном парике, но в простом ежедневном мундире.
Это
Трощинскому было около сорока лет. Он был не очень красив собой и смолоду. Крупный, мясистый, слегка вздёрнутый нос, толстые губы делали его некрасивым, но большие, светлые, умные глаза придавали лицу много жизни.
Пересмотрев поданные Поздняком бумаги, Трощинский молча кивнул головой, отпуская секретаря. Поздняк замялся на одном месте, но затем решился и выговорил:
– Ваше превосходительство! Дозвольте обратиться с нижайшею просьбой…
– Что такое?
– Дозвольте вступить в законный брак…
– Здравствуйте!.. – воскликнул Трощинский, и, подняв свои большие глаза на молодого человека, он просопел и молчал. – Озадачил, братец ты мой! – выговорил он наконец. – Не ожидал я от тебя эдакого пассажа…
Поздняк струхнул и даже слегка покраснел.
– Сколько тебе лет?
– Двадцать пять.
– Э-эх, братец! Обождал бы малость самую.
– Если прикажете… – прошептал Поздняк.
– Самую бы малость обождал. Как этак вдруг жениться… Ну, пять лет бы обождал…
Поздняк, поражённый, разинул рот и замер на месте. Он думал, месяц, два…
Трощинский снова поглядел на секретаря и, заметив страшную перемену на его лице, прибавил:
– Да ты не пугайся! Я же запретить не могу. Только жалко… Уж какой же ты будешь секретарь, коли женишься?..
– Помилуйте, ваше превосходительство, я…
– Знаю, знаю… Ты-то вот не знаешь. Жена, семья, дюжина детей, возня, хлопоты, заботы… Один в жару, у другого – желудочек, у третьего – под ложечкой, у четвёртого неведомо что… Крестины да всякие там именины и всякая такая канитель… Настоящий чиновник тот, кто бобыль! Я тебя за то и взял… За твоё одиночество. Ну, что ж делать! Мне что же… Тебе же хуже. Будешь неаккуратен – другого возьму.
– Я докажу вашему превосходительству, – вдруг храбро заговорил Поздняк, – изволите увидеть, я буду ещё пуще радеть.
– Увидим… Когда же свадьба?
– Когда позволите.
– Да уж коли не хочешь малость обождать, так женись скорей, потому что, будучи мужем, всё-таки станешь лучше служить, чем теперь. Теперь, поди, у тебя в голове базар, ярмарка, мозги-то небось кверху ногами. Нет, уж поскорей женись.
– Как прикажете…
– Сделай милость! Сегодня суббота, ну, в следующую субботу… не позже.
– Виноват, ваше превосходительство, в субботу венчаться… нельзя-с…
– Ну, там как можно!.. Два раза в году следовало бы позволить венчаться,
– Ваше превосходительство! – воскликнул Поздняк и тотчас же двинулся с намерением поцеловать начальника в плечо.
– Не люблю этого! – сурово выговорил Трощинский. – Помни, коли разные именины да крестины тебя не изгадят, будешь по-прежнему служить, получишь прибавку жалованья на одну треть.
– Постараюсь всячески заслужить! – говорил Поздняк чуть не со слезами на глазах.
Молодой человек вышел из кабинета начальника, положительно не чувствуя под собою ног. По дороге в отделение, где он обыкновенно сидел, он натолкнулся на трёх чиновников и чуть не сшиб с ног того же солдата с крестом.
Разумеется, двум или трём сослуживцам Поздняк тотчас же рассказал всё с ним приключившееся, а затем, когда кончилось присутствие, он полетел на Петербургскую сторону объявить Парашиным о приказе начальства – жениться как можно скорей.
Настенька, разумеется, обрадовалась. Анна Павловна поохала, но уступила убеждениям жениха и просьбам дочери. Было решено, что через четыре дня молодые люди будут обвенчаны в приходском храме.
III
С этого же вечера на Поздняке оправдалось мнение Трощинского. Он не ходил, а летал. Всё у него прыгало пред глазами – от сослуживцев в Сенате до последних предметов на улице.
Мысли в голове сменяли одна другую, одна диковиннее другой. Разумеется, главная мысль была Настенька и будущее счастливое супружество, будущая семья; мысли о службе были затеснены.
С первых же дней Поздняк, однако, сам заметил, что у него не всё в голове обстоит благополучно, не всё в порядке.
На второй день он чуть не вышел из квартиры в туфлях, которые подарила ему невеста. Затем через день, будучи в Сенате, он переписал красиво бумагу, дописал до конца третью страницу и, прежде чем перевёртывать её, по обыкновению, собрался засыпать песком. Но вместо песочницы он ухватил чернильницу и, опрокинув её, шлёпнул чернила на стол и, разумеется, не только залил всё, но даже спрыснул и свой мундир. При этом Поздняк так закричал, что все кругом сидевшие чиновники повскакали с мест как шальные.
Конечно, смеху было немало, но сам Поздняк был поражён, как если бы случилось что-нибудь невероятное. Опрокинуть чернильницу вместо песочницы, конечно, случалось часто всюду, да и в Сенате бывало не менее двух, трёх раз в год.
– С кем такое не бывало! – заметил тотчас же один из чиновников.
Но Поздняк был серьёзен и задумчив, даже перепуган. Он никогда не допускал мысли, чтобы с ним могло случиться подобное. Это доказало ему ясно, что он находится не в естественном состоянии.
«Вот что значит умный-то человек… Провидец! – подумал он про Трощинского. – Предсказал ведь просто!»