Екатерина Великая (Том 2)
Шрифт:
– Иван Петрович, обещайте мне обождать сутки. Бог милостив, что-нибудь придумаем… – вымолвила наконец Настенька.
– Мне через час надо нести бумаги Дмитрию Прокофьевичу. Как же я буду ожидать?..
– Не идите… Скажитесь больным… Лягте в постель… – сказала Парашина.
Поздняк помотал головой и ничего не ответил.
Просидев около часу, он вышел из квартиры, не прощаясь ни с Парашиной, ни с Настенькой. Видно было, что он не сознаёт ничего и не знает, куда собирается и что хочет делать.
Едва только Поздняк вышел, как молодая девушка тайком, не спросясь матери, накинула
– Ступайте к Спасу… Знаете? Спас Нерукотворный. Здесь. Близко… Помолитесь Господу…
– Хорошо!.. – выговорил молодой человек, едва понимая, что говорит и на что соглашается.
– Господь милостив! – восторженно произнесла Настенька. – Я верю крепко, что никакой беды не будет. Слышите? Никакой! Только помолитесь всем сердцем.
Девушка вдруг обхватила руками жениха, поцеловала его, потом перекрестила и бросилась бежать домой.
Поздняк двинулся медленно по улице и, почти ничего не соображая и не видя пред собой, дошёл до Невы. Он остановился на берегу и стал глядеть на гладкую зеркальную поверхность воды.
«Очень мудрено собираться, – подумал он. – Страшно! Да, собираться страшно… А когда будешь на глубине, оно уже само собой всё потрафится. Да то и конец всему… Что тогда Дмитрий Прокофьевич? Да и царица сама – с того света – ничего…»
Поздняк вздохнул, опустил голову и стоял как истукан. Прохожие оглядывали его с любопытством. Вся его фигура, висящие безжизненно вдоль туловища руки, бледное, будто вытянутое лицо, бессмысленно открытые глаза – говорили ясно о том, что с этим человеком совершилось что-то роковое.
«Неужели же нельзя простить ненароком содеянное преступление?.. – снова стал думать Поздняк. – Изорви я царский указ в пьяном виде или по дикой злобе, – понятно, мне в Сибири место. А эдак, по оплошности, по рассеянности… Неужели простить нельзя? Ей-Богу, можно. Но Дмитрий Прокофьевич не простит. Ни за что…»
Поздняк стал вспоминать те случаи, которые были между его сослуживцами за последнее время. Каждый раз, что бывали провинившиеся, Трощинский относился беспощадно строго. Он слыл за справедливого и доброго начальника, а скольких людей погубил своею строгостью. Старик подьячий, потерявший несколько бумаг с полгода назад, был тотчас же исключён со службы. Бумаги нашлись через неделю у извозчика в санях, а старик не был всё-таки принят обратно на службу. Он запил с горя и спился…
– Нет, от Дмитрия Прокофьевича не жди помилования! – вслух воскликнул Поздняк. – А царица сама простила бы… Да, простила бы. Верно… Да, да…
И Поздняк начал ходить взад и вперёд по берегу и повторять на разные лады:
– Да… Да… Да… Да…
Вместе с тем он стал думать о невесте, вспомнил её последние слова, её уверенность, что всё обойдётся счастливо.
– Легко сказать… А как быть?.. Помолишься – ничего не будет! Молись не молись – ничего!..
Поздняк тяжело вздохнул, глянул ещё раз искоса на гладкую, ясную Неву и отошёл от берега.
– Это не уйдёт. Утопиться всегда успеешь…
Молодой человек двинулся тихо по берегу и вдруг, подняв опущенную голову, увидел на синеве неба ярко сиявший крест. Он даже вздрогнул. Синий купол храма сливался с синевой небес, и золотой, сверкающий, будто пылающий крест казался в пространстве. Мало этого… В этом сиянии креста была какая-то особенность, таинственно подействовавшая на несчастного сенатского секретаря. Тысячи раз в жизни видел он сияющие кресты на храмах и не находил в них ничего особенного. А теперь этот крест грозно сверкнул на него, ослепил его… Он, казалось, будто шевелится, то, казалось, улетает в вышину…
– Как ты смеешь, грешный человек, глупый человек, говорить, что ничего не будет от молитвы! – будто произнёс кто-то тихо над ухом Поздняка.
Молодой человек оглянулся… Он был один. Никто не мог этого сказать ему.
Крест на храме будто говорил это своим чудным сверканьем.
Поздняк вдруг пошёл скорее, прямо к храму, и всё прибавлял шагу. Через минуту он почти бежал, будто боясь опоздать.
– Неправда… Неправда… – повторял он шёпотом и даже не понимал сам, откуда взялось это слово и что оно значит. А этим словом он отвечал сам себе на своё внутреннее смущенье, на свои сомнения, на свою безнадёжность. – Неправда… Помолюся – царица простит. А как до неё дойти – Господь на душу положит. Да, Господь укажет…
С этим шёпотом на губах Поздняк вошёл в церковь Троицы, где шла вечерня. Он стал в уголке, опустился на колени и, не крестясь, закрыл лицо руками.
– Я же не виноват. Видит Бог, не виноват. Да. Он видит. И она тоже увидит. Она… царица… Она милостиво поклонилась Настеньке. Улыбнулась ласково… И мне она так же может поклониться… И я ей всё скажу… Скажу: простите! И она простит…
Слёзы были на глазах Поздняка, когда он поднялся на ноги… Ему подумалось, что он не молился, а так только, рассуждал сам с собой. А вместе с тем сладкое, спокойное чувство сказывалось ясно на сердце, даже будто разлилось какою-то теплотой по всему телу. Тревоги и смущения не было больше в нём. Отчаяния от безвыходности положения не было и тени.
Всё казалось теперь просто. Совсем просто.
– Поехать в Царское Село, стать на дорожке, около обелиска, где всякое утро проходит царица. И ей всё сказать. Ей самой… И она простит… И Дмитрию Прокофьевичу прикажет простить его.
И Поздняк вдруг ахнул от удивления. Кто же это его надоумил ехать в Царское и стать на дорожке? Никто… Рассказ Настеньки. Не побывай она там и не повидай царицу, то и ему теперь не пришло бы на ум сделать это…
– Чудно! Милость Божья! – зашептал Поздняк. – И как просто… А ранее на ум не приходило… Побежал было топиться… А надо в Царское… И царица простит!
Молодой человек вышел из церкви улыбающийся, почти радостный и, повернув к Петербургской стороне, бодро зашагал по улице…
Через четверть часа он снова был уже в домике Парашиных и входил на крыльцо.
– Иван Петрович!.. – вскрикнула Настенька. – Ах, слава тебе Господи! Ах, как я намучилась! Думала, что вы уже… Ах, Господи помилуй!.. Идите, идите… Слушайте… Я надумалась… Нет, идите…
Настенька, взволнованная, румяная, с заплаканными глазами, ухватила Поздняка за руки и потянула за собою в дом.