Екатерина Великая. «Золотой век» Российской Империи
Шрифт:
И даже саму Екатерину он хоть сквозь зубы, но все же хвалит, называя «крупнейшим идеологом и практиком российского «просвещенного абсолютизма» (который, как всегда, у автора в кавычках). Правда, в ходе изложения все-таки порой создается впечатление, будто это не Екатерина работала, а через нее действовали некие безликие законы все того же «просвещенного абсолютизма», но все же истинную роль Екатерины во всей этой правовой деятельности он показывает честно.
Так почему же эта работа ее никому не известна? Почему историки так нагло обобрали Екатерину II – этот вопрос встает едва ли не на каждом шагу.
О. Омельченко считает программу Екатерины, какой она рисуется в ее законопроектах и законах, консервативной, позднефеодальной, но не надо забывать, что со времен Уложения царя Алексея Михайловича ни один правитель законодательством не занимался. Петр I, прекрасно знавший, в каком состоянии находятся российские законы, не смог их даже просто как-то систематизировать, согласовать их со старым Уложением, Екатерине приходилось кодифицировать то, что давным-давно должно было быть кодифицировано, иначе говоря, она работала и за Петра, и за его преемников.
Значение Уложенной Комиссии, начиная с подготовительной работы (выбор депутатов, депутатские наказы и т. д., а также заседания Большого собрания), невозможно переоценить: движение, шедшее по всей стране, – да еще от трона! – должно было ее всколыхнуть. Когда пятьсот депутатов разъехались по России – независимые, у каждого в петлице на цепочке золотой жетон, – они, не раз слышавшие Наказ царицы, видевшие ее самоё, слышавшие выступления и вельмож, и крестьян, не могли не рассказывать об этом десятки раз тем, кто их окружал.
То был не только общественный шум, но и некий очищающий ветер. Не следует забывать и тех, кто, как Н. Новиков, работал в Комиссии секретарем, «сочинителем», переводчиком или писцом, – они тоже вдыхали воздух перемен.
Работа Уложенной Комиссии после закрытия Большого собрания важна для нас еще в одном отношении: ведь, по существу, мы присутствуем при рождения того профессионализма, который был совершенно чужд чиновникам старого административного аппарата (об этом мы еще будем говорить). Можно предположить с уверенностью, что депутаты, работавшие в частных комиссиях, екатерининские статс-секретари И. Елагин или С. Козицкий, родовитые князья А. Вяземский, М. Щербатов, новые дворяне, такие, как Ф. Орлов, – что любой из них, начиная работать в Комиссии Уложения, ничего не знал о законотворчестве, равно как и о предметах, которыми им предстояло заниматься. Но члены Комиссии работали вместе, были сплочены и возглавлены самой императрицей. И впряглись они, потащили воз, перелопатили гору юридических материалов, будь то Уложение Алексея Михайловича, петровские законы или иностранное законодательство разных времен. В их обязанности входило изучение депутатских наказов – они их изучали. Им помогали консультанты? Да, но их было очень мало, приходилось самообразовываться в ходе работы. Во всяком случае, им удалось из огромного и разношерстного материала создать правовую материю, которая стала необходимой прочностью для будущих законов Российской империи. С какой беззаветной преданностью готовы были работать эти дворяне (которых мы считали бездельниками и тунеядцами) на благо страны – ведь никакого другого мотива, если не считать честолюбия (которое они тогда все еще производили от слова «честь»), у них не было. Они вовсе нам незнакомы, эти наши предки.
Уложенная Комиссия как огромный университет! – разве это для нас не новость? Но ведь и сама Екатерина в ходе этой огромной работы стала профессионалом, законодателем европейского уровня.
Поздняя осень 1768 года. Красная площадь, на ней эшафот, на эшафоте столб, к столбу прикована женщина; она молода, но сейчас этого не видно – годы тюрьмы состарили ее. Она как в пламени горит, но пламени нет, только эшафот и столб. На шее ее висит бумага, где огромными буквами написано: «Мучительница и душегубица». Вокруг нее толпа, которая смотрит на нее во все глаза.
Это Салтычиха.
Дарья Николаевна, Салтыкова по мужу, овдовела в 25 лет и стала полной хозяйкой владений (расположенных в нынешнем Теплом Стане и Конькове). Дурная слава шла о ней, страшные дела происходили в ее имениях. Говорили, уродует она своих людей, особенно женщин, иные из них и вовсе пропадают, где-то в земле закопанные. Не раз крестьяне подавали на нее жалобы, бывали возбуждены дела, но следствие прекращалось, а Салтыкова, смеясь, говорила, что у нее всюду заплачено, что «ей всегда поверят», а жалобщики все равно становятся ей известны, – и в самом деле, тех, кто жаловался, ждала страшная судьба. Была ли Салтыкова психически больна или просто одичала от вседозволенности, но оказалась она сущим зверем, охочим до мучительства и крови. Шесть лет пытались ее крестьяне найти защиту, и только с восшествием на престол Екатерины были наконец услышаны (лучшее доказательство того, что при ней крестьяне могли жаловаться на своих помещиков). Она поручила это дело Юстиц-коллегии, которая заявила: подозрения против этой помещицы столь основательны, что ее необходимо пытать.
Вот был случай Екатерине проверить крепость своих юридических принципов, и нельзя сказать, чтобы она была тут вполне последовательна – поскольку велела объявить Дарье: если не признается, ее будут пытать (угроза ведь тоже форма пытки). Но далее все пошло именно по тому пути, о котором говорено в Наказе: был проведен ряд обысков, крестьяне показывали места, там копали землю, находили мертвых. Подняты были дела, возбужденные по крестьянским жалобам и закрытые с помощью взяток. Крестьяне говорили, что их помещица убила 75 человек. Юстиц-коллегия предъявила обвинение в убийстве тридцати восьми (пытка, как и говорила в Наказе Екатерина, не понадобилась). И последовал указ императрицы, в котором предписывалось лишить Салтыкову не только дворянского звания, но также и принадлежности к обоим родам, и по отцу и по мужу (может быть, это было сделано в угоду сильным Салтыковым, чтобы их фамилия не прозвучала на площади у позорного столба?). Любопытно, что на кладбище Донского монастыря, где хоронили дворян этого рода, есть могила, которая официально названа могилой Салтычихи. Если тут нет ошибки, значит, дворянский род этот, несмотря на то, что Дарья была сущим зверем, и также на то, что царица лишила ее дворянства и даже фамилии с отчеством, все-таки считал ее своей?
И вот теперь она стояла у позорного столба с надписью, которую могли видеть собравшиеся, а народу должно было собраться немало, потому что день ее публичного позора был заранее объявлен жителям города. А если учесть, что весть о злодействах Салтычихи разошлась широко, нетрудно предположить, что и окрестные крестьяне пришли посмотреть на изверга. После того как она выстоит на этом «поносительном зрелище», ее предписывалось, «заключа в железа», отправить в один из близстоящих монастырей (им оказался Ивановский, его заново отстроенные в 1860-е годы здания и сейчас можно видеть) и там «посадить в нарочно сделанную подземельную тюрьму, в которой по смерть ее содержать таким образом, чтобы она ниоткуда света не имела. Пищу ей обыкновенную старческую (то есть монашескую) подавать туда со свечою, которую опять у ней гасить, как скоро наестся». Помещица, выставленная к позорному столбу! – Екатерина еще раз напоминала Глазовым, что они не безнаказанны.
Итак, Большое собрание было распущено, значит ли это, что с тех пор императрица работала в тишине и больше шума не поднимала? Подняла, да еще какой!
Екатерина открыла новую область общественной жизни – журналистику с ее дебатами. Началось это так: в 1769 году она основала свой журнал «Всякая всячина», который начинался мажорным, ликующим поздравлением с Новым годом:
«О год, которому прошедшее и будущее завидовать будут, если чувства имеют! Каждая неделя увидит лист; каждый день приготовит оный. Но что я говорю? Мой дух восхищен до третьего неба: я вижу будущее».
Вот в каком состоянии духа пребывает императрица и объясняет почему: «Я вижу бесконечное племя Всякой всячины. И вижу, что за нею последуют законные и незаконные дети».
Вот откуда ликование – она открывает новую эру, эру журналистики. Племя действительно тотчас принялось расти, появились печатные дети, внуки и правнуки «Всякой всячины», и самое любопытное в том, что все они кинулись на свою прародительницу, редактируемую Екатериной. Началась острая полемика, оживленная перебранка между ней и довольно большой группой русской интеллигенции.