Екатерина Великая
Шрифт:
Однако когда пришел август, Елизавета отложила в сторону свои охотничьи и хороводные наряды и стала богомолкой. Отказавшись от роскошных платьев и драгоценностей и натянув на свои стройные ноги сапоги, она отправилась пешком обходить любимые святыни. Государыня обычно шла энергичной походкой, покрывая без отдыха расстояние в семь-восемь миль и довольно быстро достигала монастыря, где останавливалась на несколько дней, творя молитвы. За ней на небольшом отдалении следовала свита из многих сотен придворных, которые только и ждали момента услужить правительнице, подать ей воды, чего-нибудь поесть или же новые сапоги.
Весь двор старался подражать императрице, хотя большинство ее приближенных предпочитало ехать в каретах, а
Летние переезды с места на место позволяли Екатерине лучше познакомиться со страной, которой ее муж будет править. Березовые и сосновые леса, такие густые, что казалось, будто деревья стоят сплошной стеной поля пожелтевшей пшеницы и ржи, простирающиеся до самого горизонта, буйное разноцветье, подсолнухи; прохладные озера с ивами вокруг и явором; болота, заросшие камышом, в котором можно было скрыться с головой, — все это она вбирала в себя. Ее острый глаз подмечал и маленькие заброшенные церквушки, мельничные пруды, деревеньки с почерневшими, скособоченными хатенками, жавшимися друг к другу, словно они пытались защититься от наступающего запустения. Посещение святого города Киева с его великолепными соборами, церквами, свежевыбеленными монастырями с черепичными крышами и золотыми куполами, сияющими в теплом солнечном свете, произвело на нее незабываемое впечатление.
На фоне российских просторов и неисчислимой свиты императрицы Екатерина сама себе стала казаться чуть ли не карлицей, несмотря на новоприобретенный высокий титул. Она была всего лишь одной из многих тысяч придворных слуг этого огромного императорского двора. То, что она была теперь великой княгиней, не мешало Петру грубо подтрунивать по поводу того, как он будет обращаться с ней после свадьбы, не мешало это и Иоганне навязывать свои непременные советы и терзать своей угрюмой обидчивостью. Иоганна, которая не хотела пускаться вместе со всем двором в путь по России, так как не поехал Иван Бецкий, вымещала свое раздражение на дочери, на Петре. Однажды она даже замахнулась на него, чтобы влепить пощечину. А с фрейлинами Иоганна постоянно ссорилась.
Екатерина пребывала в душевном напряжении: ведь ей пришлось ехать с желчной, вечно надутой Иоганной, при ночлеге делить с ней палатку, да еще мирить ее при стычках с Петром. Императрица, которая до этого держала Екатерину при себе и каждый день посылала ей дорогие подарки, теперь отдалилась от нее, захваченная охотой и вихрем прочих увлечений. Кроме того, Елизавета все равно не смогла бы уберечь Екатерину от враждебности тех, кто был к ней ближе всего. Она могла лишь в противодействие этому согреть ее теплом своего сердца и пылко посочувствовать. Когда долгие летние скитания подошли к концу и ощутимо стало дыхание первых заморозков, Екатерина в бесконечной веренице путешественников более чем когда-либо почувствовала себя юной, уязвимой и одинокой.
Глава 6
В октябре Петр слег в постель с сухим кашлем и болями в боку. Врач скрупулезно обследовал его и запретил какую-либо деятельность. Его недомогания не внушали особых опасений, поскольку он и до этого часто болел, и этот эпизод казался таким же, как и предыдущие. Екатерина, возможно, почувствовала некоторое облегчение. Ей уже изрядно надоели неуклюжие шутки и заигрывание жениха. Она посылала ему записки и жила вполне счастливо без него.
Вместо русской девушки, отосланной по настоянию Иоганны, Екатерина нашла себе новых подруг. Это были Прасковья и Анна Румянцевы, дочери ее главной фрейлины Марии Румянцевой. Ровесницы Екатерины, эти девушки разделяли ее пристрастие к веселым играм и дурачеству. В их обществе она могла забыть о тревогах, осаждавших ее, и погрузиться в удовольствия. Мария Румянцева смотрела на весь этот топот, визги и пляски в апартаментах Екатерины сквозь пальцы, полагая, что большого вреда от этого не будет.
Ну а императрице, которая постоянно твердила Екатерине о том, как она ею довольна и как она ее любит, «чуть ли не больше, чем Петра», не было никакого дела до того, что происходило в покоях великой княгини. Иоганна, несколько месяцев назад вмешавшаяся, чтобы прервать крепнущую дружбу между ее дочерью и молодой горничной, на этот раз осталась в стороне. Ее куда больше волновала любовная интрижка с графом Бецким, которая поднималась к своему зениту. К тому же ее комнаты в Зимнем дворце были расположены далеко от покоев Екатерины.
Каждый вечер, когда балы и прочие увеселения заканчивались, Екатерина возвращалась к себе и звала Прасковью спать вместе с ней в одной спальне, и «тогда вся ночь проходила в играх, танцах и дурачествах, — писала она в своих мемуарах, — иногда мы ложились спать лишь под утро. Нашему озорству не было конца».
Прошло несколько недель, и оказалось, что Петр болен ветрянкой. По двору поползла тревога: стали опасаться за его здоровье. Одновременно распространились слухи о скандале. Начали поговаривать о том, что интимная связь Иоганны с графом Бецким привела к осложнениям, то есть она забеременела. Над Екатериной и Иоганной повисло облачко беды. Если Иоганна опозорила семью, или если умрет Петр, Екатерину отошлют в Ангальт-Цербст при первом же удобном случае.
Приближалась зима, пора развлечений и пышных празднеств для двора. Екатерина своей стройной, гибкой фигурой, гладкой, белоснежной кожей и изящной шеей приковывала к себе взоры блестящих кавалеров. Ее расходы на наряды и украшения далеко превысили те суммы, которые выделяла ей императрица на эти цели, а также на дорогие подарки для ее подруг. Она, подобно другим придворным, воспылала страстью к французскому стилю. Когда Петр наконец начал выздоравливать и смог принимать участие в вечерних развлечениях, Екатерина почувствовала огромное облегчение. В конце ноября они вдвоем появились на маскараде. Несмотря на болезненную бледность лица Петр выглядел уже сносно, а Екатерина излучала жизнерадостность и очарование. На ней было роскошное платье, и всем своим видом она выражала уверенность и счастье, чего не испытывала уже давно.
Но это счастливое время длилось недолго. Через несколько недель, когда двор на рождество переезжал в Петербург, Петр опять почувствовал недомогание. Отъехав от Москвы на двести пятьдесят миль, кортеж остановился, чтобы больной мог отдохнуть. Доктор Борхав не отходил от него ни на шаг. Жар у Петра усилился, он едва был в состоянии двигать руками и ногами, испытывая сильные боли в животе. На следующий день на коже появились нарывы — признаки оспы, которой так опасались. Борхав сразу же принял меры предосторожности, изолировав больного. Доступ в комнату, где находился Петр, был открыт лишь для самого Борхава и нескольких слуг, без которых нельзя было обойтись. Екатерину и Иоганну усадили в сани, которые помчались в Петербург, где Екатерину будут держать как затворницу, ничего ей не говоря о здоровье Петра. Был тотчас же отряжен курьер к императрице, которая уже была в столице, с сообщением о том, что болезнь престолонаследника приняла чрезвычайно опасный характер. Елизавета не замедлила явиться к постели Петра и заявила, что сама выходит его.