Екатерина Воронина
Шрифт:
– Люблю, когда грузчики – мужчины. И силы больше и смелости. Зацепишь его крючком – поежится, и все. А задень женщину… Такой крик подымет, обзовет по-всякому…
Она весело крикнула грузчикам:
– Ну вы, лодыри! Застрапливайте быстрее, чего ковыряетесь? – И удовлетворенно улыбнулась. – Гоняю я их, гоняю… А боятся…
Особенным ее вниманием пользовался старый седой грузчик Петухов. По причалу прошли закончившие смену девушки-грузчицы. Высунувшись из кабины, Соня крикнула:
– Петухов! Чего на девок засмотрелся? Невесту выбираешь?
Не оборачиваясь, протянула Николаю руку:
– Дай папиросу.
Папиросу всунула в гайку,
– Петухов, держи премию!
Гайку поймал другой грузчик, и она снова закричала:
– Петухову отдай! Петухову – ухажеру моему!
Ей, небольшой и хрупкой женщине, доставляло удовольствие командовать сильными и грубыми мужчинами. Она улыбалась, видя, как все отскакивают в сторону, когда она опускает площадку или поворачивает стрелу. Плавным движением она подымала площадку с мукой, так же плавно, без остановки, переводила стрелу на поворот и, дойдя до вагона, осторожно опускала вниз. Но Николай видел: она подымает груз слишком высоко и затем слишком медленно опускает. На этом она теряет время так же, как Дуся на паузах между операциями.
– Зачем высоко виришь? – сказал Николай. – Делай виру короче, а майну быстрее. Смелее в трюм бросай.
– А если кого площадкой по голове наверну, тогда как?
– Рассчитывай – и точно будет.
Он подошел вплотную к Соне, постоял, следя за грузом, затем легонько отстранил жену и взялся за рычаги.
Грузчики подцепили площадку. Натянув трос, Николай начал подъем, быстро прибавляя скорость и почти одновременно включая поворот. Площадка поднялась и пошла по направлению к трюму, продолжая одновременно подниматься, чтобы пройти над каютой, не задев ее. Описав в воздухе дугу, площадка по инерции дошла до люка и опустилась в трюм. Это был знаменитый прием Николая Ермакова. Три главные операции – подъем, поворот, спуск – он совмещал в одно плавное, непрерывное движение. Огромный, тяжелый груз летел в воздухе с такой стремительностью, что отдельных элементов этого движения даже не было видно.
– Как подняла площадку метра на два – включай поворот. Дошла до середины – опускай и доводи по инерции.
– Во всем сноровка нужна. – Соня встала к рычагам. – Вон Дуся смелее моего работает, а сноровки нет, теряет время. Глазомера еще нету. То вперед дашь, то назад.
Отойдя в глубь кабины, Николай сердито отозвался:
– Ты себя с ней не равняй. У нее не работа на уме, а другое. Чего она с тобой секретничала?
– Бабье дело! Жакет просила одолжить на вечер. – Соня улыбнулась двусмысленно. – «Керчь» на угольном причале. Свидание сегодня с Сережей.
Улыбка Сони окончательно вывела Николая из себя.
– И ты дала, конечно?
– Чего?
– Жакет, говорю, дала?
– Почему не дать? Жалко разве?
Он с обидой вспомнил, как покупал Соне этот серый костюм.
– Я тебе говорил: не вмешивайся в их дела!
– Чем же я вмешиваюсь? – удивилась Соня. – Попросила – я и дала.
Он упрямо продолжал свое:
– Какая эта Дуся, все знают.
– Человек холостой, не залежится, – рассмеялась Соня. – Не Дуся, так другая. А Дуся его любит.
Николай презрительно скривил губы.
– Сколько она их перелюбила?! Теперь Сергея подхватила. И ему это ни к чему! Ему жена нужна – человек!
Соня вздохнула:
– Дело житейское, Коля. Так просто его не решишь.
Он отвернулся к окну. Кого защищает… Ошуркову! Конечно, Клара плохая женщина, но ведь сын у него.
– У Сутырина ребенок, это понимать надо. Посмотреть,
Соня стояла не оборачиваясь, и он увидел, как вздрогнула ее спина, точно нервная волна пробежала но ней. Он не видел ее лица, но почувствовал на нем то страдальческое выражение, которое видел только один раз, давно, когда прогулял с товарищем ночь и вернулся домой на другой день к вечеру, – выражение, которое так поразило его тогда.
Вырвалось же!
Он понимал, что надо что-то сказать, шуткой, ласковым словом исправить сделанное, но он не умел ни хитрить, ни оправдываться.
Соня продолжала работать, то правой, то левой рукой вращая штурвал контроллера. Николай исподлобья смотрел на нее, на ее спину, такую узенькую и смешную в сером халате. И у него было такое чувство, точно он стеганул хлыстом по этой слабой и беззащитной спине. Черт бы побрал Ошуркову, из-за нее все получилось!
– Эй, на кране, – крикнули из трюма, – скоро ль вагон кончим?
– Как кончим, так и скажем, – как бы про себя ответила Соня и обернулась к Николаю. – Уж какой грузчик начнет спрашивать, много ль в вагоне осталось, – непременно лодырь.
Она только скользнула по Николаю испытующим взглядом из-под полуприкрытых век и отвернулась. Но он увидел выражение ее глаз, затаенно-внимательных и блестящих, точно зародилась и утонула в них невидимая слеза. И в этом взгляде и в том, что она повернулась к нему, пусть на секунду, и первая заговорила с ним, пусть о чем-то постороннем, он почувствовал не осуждение тому, что он сказал, а жалость к нему. Что-то дрогнуло в его сердце, и, скрывая выступившую на лице краску, он отвернулся, хотя Соня уже не смотрела на него.
Глава пятнадцатая
Дверь в квартиру была открыта. В столовой на диване спала Мария Спиридоновна. Уже разбудив ее, Дуся сообразила, что ей сегодня выходить в ночную смену, оттого и спит.
– Смотрю – дверь открыта, никого нет, дай, думаю, зайду, – сказала Дуся.
Мария Спиридоновна сонными глазами посмотрела на Дусю, зевнула и прикрыла ладонью рот.
– За делом, что ль, пришла?
Дуся сказала про жакет.
Кряхтя и болезненно морщась, Мария Спиридоновна встала и пошла в спальню. Она ступала тяжело и медленно, точно ей доставляло удовольствие быть дома не такой быстрой и энергичной, как на работе, будто в расслаблении всего тела и заключался подлинный отдых. Дуся завистливым взглядом окинула просторную квартиру Ермаковых. Три комнаты, ванная, шкафы в стенах. И за всю эту благодать – те же сто рублей в месяц, которые она платит за свою жалкую комнатушку в Ведерникове… Если бы она продолжала жить в общежитии, то, может быть, со временем и получила бы комнату в новых корпусах. А теперь, как перешла в деревню, разве дадут? Только если Сереже что-нибудь к зиме. Дом плавсостава должны вот-вот кончить.
Мария Спиридоновна вынесла жакет.
– «Керчь» небось пришла?
– Пришла, – коротко ответила Дуся, заворачивая жакет в газетный лист.
Мария Спиридоновна снова опустилась на диван, исподлобья посмотрела на широкие Дусины плечи.
– Влезет?
– Узковат, да ничего. Я уже его надевала.
– Твой-то разорился бы на костюм.
Дуся осторожно, чтобы не смять жакет, затянула шпагат.
– С каких это шишей? У него ребенок. Какая копейка есть – все туда.
– Это правильно, – согласилась Мария Спиридоновна, снова укладываясь на диване. – Ну, беги, девка, мне досыпать надо.