Екатерина Вторая и Г. А. Потемкин. Личная переписка (1769-1791)

Вторая Екатерина

Прощай, мой друг, Бог с тобою. Будь здоров и благополучен, а мои мысли непрестанно с тобою.

Ноября 23 ч., 1787

821. Г.А. Потемкин — Екатерине II

Матушка Всемилостивейшая Государыня. Изволите писать о Тамани. Тамо ничего нет, кроме пустого места, так как и Копыл. Вы по первому моему донесению известны, что я все части отделенные собрал. Там же, ежели бы что поставить, то бы был пропащим постом, а притом нечем и жить. Татарам нельзя препятствовать разъезжать на дистанции столь великой, где и войск по Кубани нету. Они мало ли что публикуют; у них было торжество в Яссах, что Керчь

и Ениколь взяли.

Нечаянная сильная зима здесь все остановила, и я насилу мог несколько землянок зделать на Кинбурнской стороне. Траспорты все остановились, и много судов, не дошед до своих мест, замерзли. По Бугу стоявшие команды ввожу в квартеры. Из селений малых по Бугу и которых защищать нельзя жителей удалил внутрь. Объезжая ныне, нашел больных много, что меня крайне тяготит.

Хан прибыл к Каушанам и отряжает татар к Очакову и по Днестру. Из известий Цареградских изволите увидеть, что турки намерены флот обратить в Черное море, и я думаю, что он придет к Суджуку. Знать и в зиму покоя не будет. Капитан-паша прибыл в Родос. Что-то будет, как приедет в Царь Град¹.

Со стороны союзника нашего нет еще изъявления Порте. Я доносил, что провиянту у меня по будущий июль будет, но впредь закупать никакой надежды нету. Изволите ведать, как пункт сей страшен. Нету другого способу, как собрать в Смоленской губернии и Белоруссии по два четверика с души, заплатя им цену, по чем только продается, и тем снабдимся. В Польше скудно хлеба, а в прилегшей ко мне части жители питаются жолудями. Худой ресурс Молдавии: тамо ржи вовсе почти не сеют, а пшеницы мало. По большей части кукурузу. А мы, будучи тамо, питались польским хлебом.

Поздравляю, матушка Государыня, с прошедшим праздником². Препровождаю реляцию Г[енерала] Текеллия и прошу пожаловать ему для ободрения Владимира Первого класса³. Также и о протчих рекомендованных. Александр Васильевич без ума от радости. Я первое письмо его отправил⁴. О разделении орденов и медалей не успел прежде донести, потому что тут много было в выборе церемоний, особливо рядовым, о которых ото всех солдат в полках брали одобрения.

За сим курьером чрез два дни пространнее писать буду. Ожидаю посланного из Каушан для разведания о Хане.

Признаюсь, матушка, что я насилу пишу, страдаю от гемороидов, и голова болит чрезвычайно. Замучился, объехав тысячу верст по дурной дороге и в холод.

Прости, матушка Всемилостивейшая Государыня,

вернейший и благодарнейший подданный

Кн[язь] Потемкин Таврический

30 ноября [1787]. Елисавет

822. Екатерина II — Г.А. Потемкину

Сим свидетельствую, что я сама видела (и естьли б не видела, не поверила), что Александр Матвеевич Дмитриев-Мамонов сам резал посылаемую с сим аттестатом сердоликовую печать, и что Лебрехт к оному делу ни которую руку не приложил¹. А работал вышеописанный Ген[ерал]-Маи[ор] месяц целый ежедневно один, весьма прилежно.

Екатерина

Дек[абря] 16 ч., 1787

823. Екатерина II — Г.А. Потемкину

Другой мой Князь Григорий Александрович. Не имея от Вас уведомления месяц целый, наконец, получила письмы Ваши от 30 ноября¹ с уведомлением о успехе Генерала Текеллия. Сии вести были полнее тех, с коими давно носились по городу, но лжи опровергнуть было нечем, понеже я

находилась между опасением и надеждою, и в том неприятном положении, в котором нахожусь, когда так долго от Вас писем нет. К Текеллию посылаю Владимира 1-го класса.

С Смоленска и Белоруссии хлеб собрать велю.

Со 12 числа я не очень здорова — простудная лихорадка. Сегодня я первый день, как на ногах, но глава слаба и писать не могу.

Прощай, Бог с тобою.

Дека[бря] 16 ч., 1787 г.

824. Г.А. Потемкин — Екатерине II

Матушка Всемилостивейшая Государыня. Получа в Херсоне милостивые весьма Ваши писания, возвратясь, получил много меня оскорбляющее письмо, где Вы полагаете колеблемость во мне мыслей¹. Не знаю я, когда бы я подал причину сие обо мне заключить. В службе ли моей, где вся цель моя состоит, чтобы доказать Вам усердие, и сие столь непоколебимо, что одна смерть может от сего разлучить. Ежели мысль моя о ласкании Короля Прусского неугодна, на сие могу сказать, что тут не идет дело о перемене союза с Императором, но о том, чтобы, лаская его, избавиться препятствий, от него быть могущих.

Употребление их министров в пользу нашу при Порте предлагал я ради показания туркам, что надежда их на дворы сии тщетна. Употребление же их ни в чем другом быть долженствовало, как в какой-нибудь неважной вещи, например, — выручить Ломбарда, что и Императору не могло бы оказаться подозрительно. Артикул о Данциге я сказал, не знав, что он так важен. А думаю, что естли бы нам удалось получить желаемое, тогда бы немудрено было сим удовольствовать. Одним словом сказать, я полагал и полагаю, что для нас не худо бы было, чтобы и он вошел в наши виды, хотя бы только ради Польши, дабы не делать помешательств. И сие можно, лаская его, получить.

Вы изволите упоминать, что союз с Императором есть мое дело. Сие произошло от усердия. От оного же истекал в Киеве и польский союз. В том виде и покупка имения Любомирского учинена, дабы, зделавшись владельцем, иметь право входить в их дела и в начальство военное. Из приложенного у сего плана Вы изволите усмотреть, каков бы сей союз был². Они бы теперь уже дрались за нас, а это бы было весьма полезно, ибо чем тяжеле наляжем на неприятеля, тем легче до конца достигнем. Мои советы происходили всегда от ревности. Ежели я тут неугоден, то вперед, конечно, кроме врученного мне дела, говорить не буду.

Возвратясь из Херсона, я мучился долго болезнию головной так, что не мог ничего делать. Теперь путче, и сия боль кончилась небольшой глухотой, которая прошла. С четвертого на десять числа ноября стала зима жестокая. Продолжалась восемь ден, реки все замерзли, потом все растаяло. А теперь вновь замерзает. Вообразите, какова моя забота быть должна велика о помещении войск на степях. Когда дело дойдет давать летом баталии, поверьте, что не легче для меня будет.

Всемилостивейшая Государыня, трудно исчислить все мои заботы. Я посреди войны должен строить жилищи, обучать людей стрельбе, готовиться к осаде, чинить суда, подвозить провиант, формировать вновь войски — и то с препятствием воздушных перемен, — а к тому бороться с болезнями. Издали сих безпокойств не видно, но вблизи они гораздо труднее казистых и удачных дел, которые больше уважаются. Помоги Бог дотянуть до лета и чтобы успеть исправиться. Тогда я не подам нужды меня понукать. Я рвусь, Государыня, оттого, что не могу Вам теперь показывать тех услуг, которые бы я желал.