Экипаж Большого Друга
Шрифт:
— Перед тобой одна из разработок ребят из «Проекта», практического применения в таком виде не имеет, сделано специально для демонстрации бывшему президенту, связано с законом сохранения импульса. А может ещё чего сохранения, но очень фундаментального, — принялся я вещать голосом лектора-энтузиаста. — Любой физик за пять минут тебе на пальцах объяснит, что такое совершенно невозможно.
Цилиндрик висел себе, покачиваясь. Круглый поднялся, сначала осторожно потрогал его, с видимым усилием передвинул вниз, в сторону. Жалобно скрипнуло кресло, Димка упал на него так, словно подкосились ноги. Он скрестил руки на груди, долго
— Если бы это был не ты, то я решил бы, что наблюдаю фокус. Дешевый. Но тебя я знаю давно… И чего тут объяснять-то? Думаешь, я не знаю, что обычные железки обычно падают?
— Это, поверь, не самое интересное, из того, что я сегодня увидел. Например, они могут мгновенно перемещаться…
— Стоп, — прервал он меня в очередной раз и выставил перед собой раскрытую ладонь.
Я замолчал и решил пока не выкладывать всё — где был сегодня и что видел, решил, так будет проще. Дима вяло повел рукой, посмотрел на кружку с кофе, проворчал:
— Дай выпить сначала, а потом переходи к зеленым человечкам, тарелкам и под-надпространственным коридорам. На трезвую слушать дальше твой бред не могу.
— Прикидываться трезвым еще не значит быть им. Короче, нам эти люди предложили сегодня работу, я согласился. Ты со мной?
— Я буду думать. А ты лезь в холодильник.
Когда Димка говорит «буду думать», надо понимать его буквально, и я отправился на кухню делать бутерброды. Ровно через полчаса, съев всё, что было на подносе, и, прихлебывая пиво, друг мой начал выдавать на гора результаты размышлений:
— Отбрасывая наиболее вероятные на первый взгляд версии о розыгрыше или провокации неизвестных недоброжелателей и принимая за постулат, что все так и есть, как ты сказал, считаю нужным процитировать неизвестного автора — «из того места, где я сейчас нахожусь, анус выглядит маленькой светлой точкой во мраке». Или, опять же цитируя, нам сделали предложение, от которого мы не сможем отвертеться, — говорил он ровно, монотонно. Я не прерывал. — Если мы отказываемся, то мы трупы, если соглашаемся, то становимся частью системы. Второй вариант мне не нравится меньше, но я ушел из одной такой системы, не для того, чтобы вляпаться в другую. Спасибо тебе дружище за заботу, я тронут. Правда, ты, возможно, еще не все сказал. Я так полагаю. Картинка кажется мне нелогичной, для такой откровенности у них должны быть веские причины. Сразу просьба на будущее — в следующий раз, когда тебе расскажут, например, кто убил Кеннеди, поинтересуйся, а оно мне надо? Так я хотя бы буду иметь видимость свободы выбора. Ну, давай бухти мне.
Вот он весь такой и есть. Все высчитал, сделал все возможные допущения и затребовал дополнительную информацию. Вы хотели — прошу!
— Дело в том, Дима, что наши наниматели изучили нас с тобой, возможно, лучше, чем мы сами. В результате чего смогли легко просчитать, что ни ты, ни я от предложения не откажемся. И не из страха за свою шкуру, а просто потому, что мы такие, какие есть…
Он ждал продолжения, пристально глядя мне в глаза поверх пивной кружки. Я продолжил:
— Вот ты книжки в детстве читал всякие разные, где другие планеты, звездолеты, машины времени. Ведь мучило тебя осознание того, что никогда такое не станет для тебя реальностью? Мучило, по себе знаю. Такие же книги ты читаешь и сейчас. Ну, смирился, конечно, что никогда. Но осталось же, если хочешь, воспоминание о мечте. Если мы сейчас откажемся, то уже точно не сможем жить в согласии с собой никогда. Это не «мерс» и не вилла на Багамах, короче, никакого жлобства, тебе предлагают реализовать детскую мечту.
— Почему ты говоришь «мы»? Ты же согласился, — спросил он, утирая пену с губ.
— Мы нужны только в паре. Такая вот загогулина, — я почувствовал, что наступил решающий момент.
— Один черт, колея, шаг влево, шаг вправо. Не могу я вот так, — голос у него сделался жалобным.
— Ты можешь отказаться, поверь…
— Да не могу, уже не могу! То есть чувствую, что не откажусь, когда окончательно поверю. Вон оно висит, качается, — он показал на цилиндр. — А в чем они еще впереди науки всей?
Я устал стоять столбом, потому расположился в кресле по другую сторону стола. Взял кружку, пригубил пиво. Нет, не хочется. Отставил напиток, продолжил не спеша:
— Ну, я же сказал, у них есть-таки устройства мгновенной транспортировки, компьютеры отличаются от наших, как наши от арифмометров… А вот машины времени у них нет, кажется. Хотя я и не уверен. Между прочим, один из руководителей Проекта никто иной, как Эс Эс Корнилов. Он, собственно, меня и вербанул.
Димка откинулся на спинку, остановил меня:
— Ну все, на сегодня хватит. Я пойду, лягу на диван, с этим, как говориться, надо переспать. Да, чуть не забыл, а на кой хрен мы-то им нужны? Дураков да романтиков и без нас… Только давай продолжим завтра.
Диванами Димка называл все, на чем можно лежать. На этот раз под такое определение попадала моя единственная кровать, на софе в гостиной мой друг просто не поместился бы. Стеная про себя о неустроенности своего быта, я выдал Круглому постель, а сам убрал и помыл посуду, погасил везде свет, разделся и завалился на софу. Еще примерно полчаса было слышно, как Димка ворочается, потом стало тихо. Спать не хотелось совершенно, пришлось, орудуя пультом в темноте, включить музыку.
«Там-там-там…» — тихо начал Трофим грустную песню. Есть такие люди, они могут оформить словами то, что я могу только смутно почувствовать, или, на худой конец, сформулировать «про себя», для внутреннего, так сказать, пользования. Наверное, это и есть дар поэтов, писателей, художников — уловить чувство и дать ему форму. Ох, не туда меня занесло, не мое дело — рассуждать о высоком. Вот о «железе» — мое, тут я, да, могу. А в искусстве я потребитель, причем, далеко не гурман.
Гурманы, чтоб их, устрицы, лягушки, тараканы, мокрицы…
Утро началось с воробьиного чириканья на балконе и на поверку оказалось таким же солнечным, что и вчера и месяц тому назад. Почему-то во времена моего детства погожих дней летом было гораздо меньше, чем в последние годы. Не везет, так с детства — сейчас хорошая погода для меня оборачивалась, в основном, жарой, смогом, духотой и мечтами о водных процедурах.
Круглый в ванной и поет, гад. Сто раз просил гада сдерживать вокальные позывы, от его пения у меня уши начинают чесаться. Аллергия что ли? Для создания благоприятной акустической обстановки требуется что-нибудь погромче. Ура! Выпрыгиваю из-под одеяла, включаю музыку, имитирую зарядку и бегом на кухню.