Экипаж Ковчега
Шрифт:
– А говорят про певучий украинский народ. С таким слухом - и такой голос.
– Пан мичман Петренко говорил, что акустик должен хорошо слышать и чётко докладывать, а вопли обкуренных рокеров и павиан повторит. Он также осуждал какое-то ногодрыгание, но я понял только про рукоблудие.
– Мудрым был ваш пан мичман!
– Умел учить. Как отца родного вспоминаю. Кладезь мудрости, - валял дурака этот парнишка, умеющий нарисовать электронную схему, разглядывая через лупу вскрытый микрочип. – Мне всегда попадались хорошие учителя.
– Учителям везло с учеником, - еле слышно произнёс Максим, когда молодые люди переместилась к носовой части судна, и мы с ним остались в относительном уединении кокпита.
– Сколько на утренней вахте?
– Трое. Пара веток деревьев, одна совсем близко,
– Значит, скоро.
Мы с командиром не ставили в известность остальных, что уже вторые сутки наблюдаем признаки приближающегося берега. Несколько раз в бинокль видели парящих птиц, встречались ветки деревьев и обычный бытовой мусор в виде обрывков пластика, кусков бумаги или обломков дерева. Молодые люди воспринимали это, как рядовое загрязнение моря, но опыт давал нам возможность раньше замечать и подробнее читать эти приметы. Вчера рано утром недалеко от борта проплыл еле заметный силуэт, и мне с трудом удалось удержаться от шума. Тихонько приоткрыв дверь в каюту, я встретился глазами с Максом. Прежде, чем занять место у штурвала "Дельфина", мой друг восемь лет отработал капитаном на сухогрузе. Это хорошая школа для тех, кто хочет научиться мгновенно просыпаться от взгляда, изменения ритма качки или от шестого чувства. Через минуту он бесшумно появился в кокпите и направил бинокль в указанном мною направлении.
– Молчим пока, - одними губами сказал мне и так же тихо скрылся в помещении. Силуэт утопленника растаял в рассветной дымке. Если мёртвое тело плавает вдали от берега – значит, оно имело два-три дня подводного дрейфа до "всплытия". В океане такие "лакомые кусочки", цинично говоря, "не залёживаются". Множество жителей моря, от акул до мелких крабов, быстро находят угощение и освобождают стихию для нового витка жизни. Значит, океан "сыт по горло"…
Мы не хотели волновать ребят, пытались оттянуть момент откровения как можно дольше, хоть немного продлив их неведение и надежду.
– Корабль лево тридцать! – раздался вопль ученика великого прапорщика. Действительно, школа! Над горизонтом белела надстройка крупного судна.
Через час "Парус мечты" описал дугу вокруг обнаруженного судна и лёг в дрейф.
Теплоход "Мари Роуз" был необитаем. Никто и не стал бы обитать на огромном, 230 метров длиной корабле, на три четверти погружённом в воду носовой частью. Этот бывший линейный контейнеровоз, "матка" на морском сленге, совершал длительные, часто кругосветные рейсы между крупными портами мира, которые только и могли принять и обслужить его. Сдав-приняв большую партию грузовых контейнеров, он величественно продолжал свой бесконечный путь, оставляя на берегу мелочные заботы, а за кормой – не достойные его внимания тихоходные сухогрузы. Многие завидовали экипажам этих кораблей. Особенно те, кто не знал про короткие стоянки в портах, про необходимость держать высокую скорость в любую погоду, про соответствующий высоте волны и периоду качки "комфортный отдых на море", про изнурительный труд штурманов и механиков. В своё время, поддавшись молодым амбициям, я отдал дань машинным отделениям этих красавцев. Задора хватило в общей сложности на четыре года. Потом возникло понимание того, что я сам становлюсь одной из машин, расположенных ниже ватерлинии, что подходит период техобслуживания моих деталей, но эти детали выпущены в единственном, эксклюзивном варианте и никто не сможет воспроизвести мои сердце, почки, изношенные нервы и кости. Я уступил ручку телеграфа следующему поколению романтиков. И вот встреча старых знакомцев. Судно стояло почти вертикально, зарывшись носовой частью в море и вознеся к небу огромный гребной винт. Волны лизали оставшиеся закреплёнными на палубе контейнеры, почти достигая бывшей лобовой переборки жилой надстройки. Большая часть палубного груза отсутствовала, судно имело хороший запас плавучести. Его конструктор мог бы порадоваться идеальному совпадению практики с формулами великой науки под названием Теория и устройство корабля.
– Возьмём на буксир, отведём в Лиссабон и получим приз. Должно хватить каждому на яхту, даже останется, - пробило меня на юмор о моське, покусившейся на слона. Девушки с недоверием повернули ко мне головы, а хитрый ученик прапорщика подмигнул за их спинами:
– Абордажной команде десять процентов сверху. Максим Николаевич, прошу включить меня в список призового экипажа!
Ева подозрительно взглянула на Петра. Её мог спасти опыт общения с этим неутомимым балаболом. Ведь "до того", на борту доброй памяти "Петергофа", ей приходилось быть свидетелем, а то и жертвой его не всегда безобидных "солёных приколов". Мари была истинным дитём капиталистического строя, и ее голос прозвучал официально:
– Капитан, а как будет оплачиваться буксировка МОЕЙ яхтой этого судна?
Старина Макс плавал слишком долго, чтобы дело обошлось лишь одной жертвой нашей жестокости:
– Двадцать процентов призовых плюс покрытие расходов. Пока нет свидетелей, желательно поискать топливо и другие припасы на борту этого судна. Переход с буксиром будет длинным, наши ресурсы почти исчерпаны. Абордажной команде на бак, приготовить швартовы!
Я запустил двигатель, яхта малым ходом двинулась к полузатонувшему судну. Девушки замельтешили среди канатов, а гадюка Гарбуз, нырнув в каюту за фотоаппаратом Евы, повёл свой репортаж:
– Ильич, это надо увековечить. Ведь потом не поверят!
– Получим мы с тобой, Петруччо. Ой, получим!
– Заржёте – обоих спишу, нет, под килем протяну! До поры молчим. Это надо будет правильно подать, иначе девчата обидятся. А пока готовьтесь вдвоём в группу разведки, - у Макса впервые за всё время весело блестели глаза. Это был шанс. На большом судне мы могли разжиться всем необходимым, чтобы автономно продержаться длительный период. Как капитан, он, да может быть я, понимали всю сложность и опасность нашего положения. На хрупкой прогулочной яхте, без пищи, воды и горючего, но самое главное – без определённости своего местоположения в бескрайнем океане мы болтались уже почти месяц. Самое страшное - мы с Максом не были уверены, что долгожданный и желанный берег примет нас так же милосердно, как раньше тысячелетиями принимал потерпевших крушение моряков. Свидетели тому безмолвно проплывали мимо.
Пересмеиваясь, мы подводили яхту к левому борту судна. Девушки с энтузиазмом выполняли все распоряжения, Петя документировал подлый розыгрыш под соусом официального фиксирования трудов спасательной команды. По мере приближения, размеры плавучего монстра стали наглядно доходить до сознания абордажных амазонок. Яхта выглядела ореховой скорлупой под нависшим небоскрёбом белой надстройки контейнеровоза. Вряд ли Мари читала дедушку Крылова, но скалить зубки на такого "слоника" ей явно расхотелось. Славная девушка, привыкшая смотреть на мир трезвым взглядом. Камера беззастенчиво фиксировала забавное изменение выражения ее личика. Я успел незаметно показать кулак Петрухе, прежде чем она обратилась ко мне:
– Месье Фэд, это была шутка?
С чувством нашкодившего пса я развёл руками:
– Мари, нельзя постоянно быть серьёзным даже в нормальной жизни, а после длительного стресса нам просто необходимо немного расслабиться. И мы ожидаем получить самый главный приз – возможность выжить.
Она действительно была славная девушка. С грустными глазами и поджатыми плечиками, она приблизилась ко мне. Затем с воплями на нескольких нецензурных языках, известных мне по роду интернациональной профессии, надрала уши старому больному механику. Она сделала это так, как не умела даже соседская бабка, в прошлой жизни моего детства изловившая семилетнего воришку в своём малиннике. А уж баба Зина знала в этом толк!
Когда закончился этот ужас, я лицезрел старшину второй статьи Гарбуза. Его воспитанием в "параллельном классе" занималась Ева. Ему не позавидовал бы ни Каин, ни даже праведник Авель, хотя о строгости праматери человечества ходят легенды. Я возблагодарил судьбу за бережное ко мне отношение. Хитрый Макс прикрылся дипломатической неприкосновенностью капитана, но чёрная метка на следующем пиратском саммите ему была гарантирована. Самое нехорошее заключалось в том, что видеосъёмка нашей экзекуции была произведена предавшим меня другом от начала и до конца. Нас принудили встать на одно колено и целовать женскую обувь, громко клясться в лояльности, любви, уважении и во многих вещах, о которых женщины вспоминают в таких случаях. Процесс грозил продлиться до наступления Страшного суда, приговор которого для мужской части экипажа уже был ратифицирован. Тогда капитан сказал: