Экипаж «Меконга» (илл. И. Сакурова)
Шрифт:
Опрятин встал, одернул пиджак и подошел к ним.
— Добрый день, товарищ Бенедиктов, — сказал он негромко.
Чесучовый костюм вскинул на Опрятина не очень приветливый взгляд.
— А, уважаемый рецензент! — проговорил он. От него пахло коньяком.
— Заметил вас еще за обедом, в ресторане, — продолжал Николай Илларионович, — но не решился побеспокоить… Опрятин, — представился он спутнице Бенедиктова, вежливо наклонив голову.
— Матвеева, — ответила блондинка. — Слышала о вас.
Опрятин улыбнулся уголками губ:
— Не сомневаюсь. Отзывы были, конечно, не слишком лестные.
Он сказал это полувопросительно-полуутвердительно, и блондинка в ответ только слегка пожала плечами. Солнце освещало ее лицо, карие глаза казались теплыми и прозрачными. И в то же время было и этих глазах что-то невеселое.
— Вы тоже ездили по Волге? — спросила она.
— Нет. Я сел на теплоход сегодня ночью в Дербенте. Ездил туда в командировку. Кстати, любопытное происшествие случилось со мной в этом Дербенте…
Опрятин посмотрел на Бенедиктова. Тот стоял со скучающим видом, не выказывая ни малейшего интереса к любопытному происшествию.
«Они изволят сердиться, — подумал Опрятин. — Злопамятный тип, однако…»
Прошлой весной редакция научного журнала предложила Опрятину дать с энергетической точки зрения рецензию на статью некоего биофизика Бенедиктова. Статья была примечательная. Вначале в ней шла речь об ионофорезе — явлении, известном еще с 1807 года, когда московский профессор Рейсс открыл, что капли одной жидкости могут проходить сквозь другую. Автор статьи разбирал это явление с позиций современной физики: взаимопроникание связано с наличием свободных зарядов — ионов — на границе жидкостей, то есть на границе двух противоположно заряженных полей. Ионофорез широко применяется в медицине: ионизированные жидкие лекарства вводятся сквозь кожу больного без ее повреждения.
Далее автор статьи излагал свои наблюдения над рыбами, имеющими электрические органы. Он приводил интересные сведения об этих живых генераторах. К примеру, электрический скат Torpedinidae дает 300 вольт при восьми амперах. Электрический угорь Electrophorus Electricus — до 600 вольт. Рыбы семейства Gimnarchus дают незначительное напряжение, но способны к локации: они посылают около 300 импульсов в секунду. Автор утверждал: рыбы, являясь наиболее сильными энергоносителями из живых существ, создают вокруг себя электрическое поле, и под его действием окружающая вода проходит через их наружные покровы внутрь организма. Он вживлял в тело рыб контакты и измерял разность потенциалов кожи и внутренних органов. И пришел к выводу, что в известных электростатических условиях жидкость диффундирует, проникает сквозь живые ткани. В статье выдвигалась гипотеза: будто бы скоро станет возможно подвергнуть рыб особому облучению и сделать их проницаемыми и проницающими в нужных зонах. Чтобы они свободно проникали, например, сквозь бетонные плотины на реках.
Опрятин написал рецензию, в которой отдавал должное интересным опытам с рыбами, но высмеял — впрочем, вполне вежливо — фантастическую гипотезу о проницаемости. В редакции его познакомили с автором статьи, Бенедиктовым. Произошел короткий разговор. Бенедиктов не пожелал согласиться с доводами Опрятина, назвал рецензию «узколобой», а свою статью вовсе забрал из редакции, заявив, что не хочет ее публиковать.
С тех пор прошло три с лишним месяца. И вот они встретились снова — автор статьи и рецензент.
— Зря вы на меня тогда обиделись, товарищ Бенедиктов, — мягко сказал Опрятин. — В вашей статье было много интересного, и я, если помните, отметил…
— Я не обижаюсь, — прервал его Бенедиктов. — Просто считаю, что вы… м-м… не совсем компетентны в вопросе о биотоках.
Опрятин вытащил носовой платок, промокнул потный лоб.
— Не будем спорить, — сказал он сдержанно. — Вы разбираетесь лучше в одном, я — в другом. Не так ли?
— Вот и занимались бы своим делом. А в мое…
— Толя!.. — Блондинка предостерегающе тронула мужа за рукав.
«Напрасно я затеял разговор, — подумал Опрятин. — Он слишком возбужден…»
— Успокойтесь, — сказал он, — я не собираюсь вмешиваться в ваши дела. Надеюсь, вы и сами поймете, что гипотеза ваша беспочвенна. От ионофореза до взаимной проницаемости тел бесконечно далеко. До свиданья.
Опрятин с достоинством повернулся, но не успел сделать и двух шагов.
— Послушайте! — окликнул его Бенедиктов. — Хотите, покажу вам проницаемость?
— Толя, перестань! — сказала блондинка. — Прошу тебя…
Бенедиктов отмахнулся.
— Смотрите! — Он сунул руку за пазуху и вдруг выхватил нож.
Опрятин невольно сделал шаг назад.
— Эй, гражданин! — Атлет в полосатой рубахе быстро подошел к Бенедиктову. — Вы чего безобразничаете? Что за шутки с ножиком?
Бенедиктов не обратил на него внимания.
— Вот вам проницаемость! — С этими словами он задрал на левой руке рукав и полоснул ее ножом.
Кто-то из пассажиров ахнул. Вокруг стала собираться толпа.
— Видали? — Бенедиктов еще раз всадил нож в руку.
Узкое лезвие с дымчатым узором легко прошло насквозь, не оставив на руке ни царапины.
Толпа оторопела.
Бенедиктов засмеялся и хотел было спрятать нож, но тут к нему снова подступил атлет.
— А ну, давай сюда! — сказал он. — Я тебе покажу, как людей пугать.
Он схватился за лезвие ножа и почувствовал, что зажал в кулаке пустоту…
— Прочь! — крикнул Бенедиктов.
Но атлет вывернул ему руку, и нож упал на палубу в опасной близости к борту. Сразу несколько человек бросились к нему…
В следующий миг из самой гущи свалки вынырнул красный сарафан и, мелькнув под поручнями бортового ограждения, полетел с шестиметровой высоты в воду.
— Человек за бортом! — закричал кто-то.
Плюхнулись в воду спасательные круги. Заскрипели тали шлюпбалок. Теплоход начал описывать циркуляцию, возвращаясь к месту падения человека. Но этот маневр был уже не нужен. Белая яхта, которая оказалась в сотне метров от теплохода, сделала бешеный поворот фордевинд, накренилась и, чертя по воде концом грота-гика, понеслась к мелькавшей в волнах голове.