Экипаж. Команда
Шрифт:
В полной боевой амуниции (радиостанции, сумки с фототехникой, предметами маскировки и дежурными бутербродами) Лямин и Козырев вышли из конторы и направились к стоянке оперативного транспорта. Нестеров и Гурьев задержались в дежурке – получали стволы. К стволам по инструкции выдавались кобуры. Их получали, расписывались, а потом складывали в багажник – Нестеров пользовался собственной, старой, подмышечной, которая была много удобнее поясной, Гурьев же, в нарушение всех приказов, кобурой не пользовался вовсе, предпочитая хранить табельное оружие в машине, в бардачке.
Вооружившись, Нестеров и Гурьев неторопливо покинули контору и двинулись
– Ну и скотина же ты, Гурьев. Это ж надо! Мало того, что подлянку устроил, так еще и время самое то подгадал…
25
Настроечка (спец. термин) – местонахождение экипажа в запрашиваемое дежурным либо другой сменой время.
– Сергеич, прошу тебя, вот только не начинай. И так на душе погано…
– Ах, какие мы сегодня утонченно-нежные! На душе у нас погано, а тут еще и я со своим говнищем, как же… В белое, значит, решил переодеться? С «девятки» на «шестисотый» перескочить? Ай, молодца! Ну давай, действуй! А горшки за молодняком нехай Нестеров один выносит. А что? Ему же все равно, он же у нас принюхамшись…
– Блин, Сергеич, ну какого ты… Ты же все понимаешь. К тому же я и раньше говорил, что подумываю уходить…
– Подумывал он! Штирлиц подумал, и ему понравилось, так что ли?… Когда ты мне это говорил? Где говорил? В Аптеке [26] после смены? На проводах Полянского? Так у нас каждый второй, когда «со стаканом во лбу», уходить собирается – кулаками в грудь колотит, д'Артаньяна из себя корчит. И что из того? Если хочешь знать, я сам раз эдак сто собирался, два раза даже рапорта на стол Нечаеву подкладывал. А все оттого, что тоже, как ты вот, «подумывал»… А ты поменьше думать не пробовал? Говорят, очен-но помогает…
26
Аптека (жарг.) – рюмочная, работающая с семи утра до одиннадцати вечера. Столь удобный режим позволяет всем нуждающимся сотрудникам «лечить голову» как до, так и после смены.
– Сергеич, не заводись. Тебе хорошо говорить, когда всего семь месяцев до двадцати пяти календарей осталось. А мне-то что здесь еще ловить?
– А ты меня моими календарями не попрекай. Мне, знаешь ли, как-то монопенисуально, сколько их там – двадцать пять или тридцать пять. У меня из конторы только два пути: или ногами вперед, или под зад коленом. Третьего – не дано. И не потому, что я весь такой по жизни правильный. Просто я ничего другого больше не умею – сорок два года прожил, да так и не научился… Такой вот малость на голову долбанутый. Зато звучит гордо – разведчик!
– Только что и звучит, – усмехнулся Гурьев. – Знаешь, мне один знакомый в Главке когда-то сказал, что наша служба – это ментовский пролетариат, которому нечего терять, кроме своих упырей. Так вот я за свою службу маханул [27]
– Красиво излагаешь, Антоха – прямо как в кино. Извини, не могу тебе так же красиво ответить – все больше неприличные слова на ум лезут… Значит, говоришь, себя искать отправляешься? – неожиданно спокойно закончил свою тираду Нестеров. Выпустив пар, он как-то сразу сник. – Ладно, тогда флаг тебе в руки. Тем более, что может быть ты и прав, Антоха. Ты еще молодой, у тебя вся жизнь впереди… Это на меня жара, наверное, так действует, вот я и расскипидарился – чисто наш замполич на квартальном совещании… Все, проехали, держи пять, – он протянул Антону руку. – Считай, что я тебе ничего не говорил. Просто, расстроил ты меня, понимаешь, хуже некуда, вот я и сорвался, нарушив тем самым старую оперскую заповедь № 4, которая, если ты еще помнишь, гласит…
27
Маханул (проф. жаргон) – потерял.
– «Не знаешь – молчи! Знаешь – помалкивай!» – отчеканил Гурьев.
– Моя школа! – искренне восхитился Нестеров. – Ладно, давай, двинули. А то, я смотрю, там наши юнкера совсем заскучали, ажио копытами землю бьют. Кстати, Антоха, действительно давай-ка сегодня по возможности красиво все сделаем – пацаны под задержание еще никогда не работали. Так что если что – поможешь?
– О чем речь, Сергеич, все сделаем в лучшем виде. Никуда это эСэНГэ от нас не денется, – успокоил старшего Гурьев.
Темно-синяя «девятка» с позывными «735», пробиваясь сквозь уличные заторы, катила в направлении северных районов города. Как и было приказано, на переднем сиденье рядом с Антоном сидел Паша Козырев. Нечаев поставил ему задачу фиксировать все действия оперативного водителя, но поскольку смена пока двигалась без объекта, Паша развлекался тем, что фиксировал количество нарушений ПДД, которые Гурьев совершал в пути следования. За неполные двадцать минут таковых набралось уже двенадцать, притом, что мелкие фолы Козырев даже не засчитывал.
Сзади сидели погруженный в свои, никому неведомые, думы мрачный Нестеров и Ваня Лямин, который беспокойно ерзал, явно порываясь задать некий мучивший его вопрос. Наконец решился:
– Антон, а вот когда рапорт на увольнение написан, то ведь все равно еще есть возможность передумать и его забрать?
Продолжая совершать чудеса на виражах, Гурьев, не оборачиваясь, хмыкнул:
– Есть такая возможность, Лямка. Только это, скорее, к Сергеичу вопрос – он у нас в таких делах большой специалист.
Нестеров поморщился, однако ничего говорить не стал, а посему Лямин продолжил терзать Гурьева:
– Может, еще передумаешь, а, Антон? Я только-только привык к вам всем, и вот на тебе… Ты ведь это, наверное, из-за денег, да? А я как раз вчера в газете прочитал, вот, даже с собой захватил, – Ваня порылся в сумке и достал изрядно помятые «Известия», – нам с января прибавить обещают. Точно. И пишут, что намного…
В любой другой ситуации Гурьев в ответ на такие речи расхохотался бы до колик – сколько на своем веку он этих обещалок пережил, пальцев на двух руках не хватит. Но из Ваниных уст это прозвучало столь искренне и трогательно-наивно, что Антон даже смутился немного. Однако вида не показал, а наоборот, довольно грубо попросил: