Екклесиаст
Шрифт:
– Что ж, если у вас имеется доступ в альков короля или королевы, и если у вас пригляд в замочную скважину считается приличием, то я, пожалуй, не прочь взглянуть на возможности ваших рыцарей.
Моя вычурная помпезность ещё больше развеселила Нострадамуса. Он весело и безобидно рассмеялся. Потом сделал знак рукой и нырнул за полотняный полог в такой же полотняный коридор, тянущийся рукавом от разноцветного шатра и примыкающего к бревенчатому подтрибунному пространству. Внутри полотняный рукав был тоже разделен тряпичными перегородками. Образовавшиеся матерчатые комнатки служили для хранения походного и хозяйственного скарба, для кухни и умывального
В комнатках тут и там мелькали озабоченные мордашки слуг, но, увидев одетого в чёрные одежды Нострадамуса, слуги уступали дорогу и кланялись. Видимо, он среди них имел не просто уважение, а даже чинопочитание, перемежаемое с заметной боязнью. Мы с Мишелем подошли к бревенчатой стене, за которой очевидно, находилось какое-то особое помещение под стадионными трибунами.
У стены, возле маленького смотрового окошечка, теснясь и заглядывая в него, хихикали две молодые прислужницы. Увидев нас, девушки упорхнули, оставляя за собой шлейф сладких женских запахов, дурящих голову любому мужчине. Нострадамус заметил по моему лицу, что девицы произвели на меня сильное впечатление, усмехнулся и заглянул в смотровое окошечко.
Судя по тому, как он хмыкнул, покачал головой и начал вытирать мигом вспотевшую ладонь об атлас штанов, за стеной творилось что-то невообразимое. Наконец, Мишель отстранился, уступил дорогу мне и снова хмыкнул:
– Перед вами яркий пример того, как рыцари готовятся к турниру. Только не сочтите это за замочную скважину. У нас во Франции такие подглядывания считаются своеобразным подвигом, потому что у пойманного за этим занятием отрубают голову.
Я, сгорая от любопытства, шагнул на специальный мостик, смонтированный у бревенчатой стены для удобства, и заглянул в таинственное окошечко.
За ним было довольно темно и с первого взгляда ничего интересного не просматривалось. Но вот факел, воткнутый в кольцо деревянного опорного столба, вспыхнул ярче и чуть в стороне у стены вырисовался шевелящийся мужчина. Можно было подумать, что кто-то в одиночестве изучает телодвижения какой-нибудь средневековой «Ламбады» или выполняет гимнастический «Хула-хуп».
Звуки сквозь потаённое окошечко проникали плохо, но тут явственно прозвучало женское страстное оханье. Такое возможно только когда твоя сладостная партнёрша, танцуя танго под одеялом, начинает дрожать всем телом, испуская не только охи, но и утробный звериный рык. Этот звук нельзя перепутать ни чем другим, поэтому я поближе придвинулся к окошечку, стараясь в полупроглядной комнате разглядеть красавицу, издавшую сладострастное урчание.
Женщина вовсе не собиралась от кого-нибудь прятаться, просто я не сумел сразу разглядеть её, лежащую животом на большой в половину человеческого роста бочке. Ногами, не достающими до пола, она судорожно обхватывала бока бочки, а её пышная юбка была задрана на спину, так что танцевальные упражнения мужчины у обнажённой женской попки были понятны любому младенцу. Вот только почему я не сумел разглядеть сразу такую пикантную сцену? Это ж надо!
Нострадамус осторожно коснулся моей руки:
– Вот такая у нас средневековая любовь, то есть подготовка к рыцарскому турниру. Впрочем, нам пора уходить, а то рыцарь сейчас пойдет готовиться к выступлению на арене. Причём, несколько минут секса перед турниром для рыцаря всё равно, что молитва для священника. Так что подумайте, каков у людей основной инстинкт. Уверен, что в вашей стране и вашем времени меж людьми всегда вспыхивают те же самые стычки из-за тех же самых проблем.
– Это вообще-то понятно, – согласился я. – Но ведь нельзя же секс ставить во главу угла? Этак можно сексуальные отношения превратить в мировую религию и, примерно как у мусульман, расстелить на земле коврик, а когда заорёт с минарета муэдзин, заваливаться на партнёршу, чтоб совершить свой намаз или же медитацию. Собственно, как ни назови, смысл остаётся таким же.
Когда мы вынырнули из-под полотняной стенки, над ристалищем затрубили герольды, и собравшаяся толпа зрителей оживлённо зашевелилась, предвкушая оттянуться если не смертельным, то всё-таки сражением. В подножиях королевской трибуны герольды поочерёдно принялись выкрикивать титулы готовых к мордобитию рыцарей. Они провозглашали свои геральдические рулады поочерёдно на нескольких языках, но я всё понимал, хотя до этого не знал ни одного языка.
– Не удивительно, – усмехнулся Нострадамус. – Вспомни, до воздвижения Вавилонской башни люди всего мира понимали друг друга. Потом это понимание Господь возвратил только своим апостолам и нам.
– Мы тоже Пятидесятники, то есть, почти апостолы?
– Нет. Проповедники, – поправил он.
– Странно получается, – хмыкнул я. – Чем же Проповедник отличается от апостола? Насколько мне известно, все ученики Иисуса прекрасно владели искусством риторики. Более того, их проповеди до сих пор изучают миллионы людей в различных странах. Даже во Франции прежде, чем послать еретика на костёр, иезуиты зачитают основательный приговор, подкреплённый цитатами из писем апостола Петра или Павла.
– Ничего странного. Не выдумывай для себя ненужных, хотя и красочных, наклеек на гербах, – поморщился Нострадамус. – Принимать или не принимать предложенное высокое звание Проповедника – будет твой выбор, твоё решение. Это самое важное, что может произойти в твоей жизни. Только не забудь, что отказавшись от предложенного, у тебя уже никогда не будет возможности повернуть вспять. Уходя – уходи! А сейчас полюбуйся на благородное рыцарское, как ты говоришь, мордобитие.
Из английского шатра, раскинувшегося неподалёку и соединённого с полотняным коридором, вышел рыцарь, закованный в воронёную броню по самые уши. Свободной от прочных доспехов оставалась пока только волосатая, тоже воронёная, макушка его головы и чисто выбритая физиономия. На подбородке, однако, красовался клинышек модно недобритой бороды, но это казалось просто приличной фурнитурой рыцарского облика. Приглядевшись повнимательней, я узнал в нём того самого танцора из полутёмной каморки под трибуной. Натешившись с постельной, то есть, с бочковой прислужницей, он решил продолжить свои рыцарские успехи на прекрасном государевом турнире в честь великосветских дам.
Шёл рыцарь медленно, видно тяжёлые доспехи мешали. Но сидеть на коне в такой броне должно быть не страшно – предтеча современного танка. Рыцарь подошёл к двум крепким столбам с перекладиной наверху. К ней был прилажен блок с пропущенной через металлический крюк верёвкой, на конце которой болталась петля. Уж не собирается ли рыцарь вместо турнира заняться суицидом? – мелькнула в моей голове совершенно дикая мысль.
Но никаких глупостей рыцарь, конечно, устраивать не собирался. Два оруженосца ловко затянули петлю на поясе рыцаря и, пыхтя, потянули за другой конец верёвки. Рыцарь медленно поднялся вверх, зависнув над толпой высоко в воздухе. Ещё двое слуг подвели под него коня, нацелили на седло и осторожно опустили туда хозяина. Ну, точно сборка какого-нибудь Т-34 перед знаменитой Курской дугой.