Экс-любовники
Шрифт:
Карим так резко даёт по газам, что мы за каких-то несколько секунд обгоняем тех, кто едет впереди. Моётщеславие пускается в победный пляс. Во-первых, я люблю побеждать, а во-вторых, пусть козы видят, что новый владелец «Родена» не про их честь. Мне самой Карим тоже без надобности, но эгоизм требует, чтобы он не доставался никому.
Жаль, я не додумалась собрать волосы. От ветра она раздуваются над головой как облако, делая меня похожей на Медузу Горгону. Я ослабляю хватку, собираясь их поправить, но квадроцикл подпрыгивает на кочке, и мне приходится сильнее
— Ты нормально там? — выкрикивает Карим, обернувшись.
Вообще-то не очень. Потому что меня вдруг посетило дурацкое желание застыть в таком положении и продолжить его нюхать. Если ненадолго забыть, какой он козлина, его так приятно обнимать. Воздух на скорости ощущается гораздо холоднее, а Карим такой горячий и возбуждающе твёрдый. И пахнет до пронзительности знакомо. Раньше мне нравилось забираться к нему на колени и обниматься. В кольце его мышц чувствуешь себя этакой хрупкой Дюймовочкой, даже несмотря на то, что зад у меня скорее как у Фионы.
— Конечно, нормально всё, — выкрикиваю я в ответ, заставляя себя отлипнуть от его спины. — Правда, ты так сильно надушился, что у меня голова кружиться стала.
— Ты поэтому меня нюхаешь?
Я возмущённо бью его кулаком в ребро.
— Размечтался, Исхаков! Это от твоей неуклюжей езды я чуть себе нос об твой позвоночник не сломала.
— А живот мой зачем щупаешь? — смеётся он. — Соскучилась?
Если бы негодованием можно было захлебнуться, меня бы уже хоронили. Он ведь даже мысли не допускает, что кто-то может о нём запросто забыть! Может быть, я и задела пару раз его протеиновые кубики, но это случайно — чтобы из сиденья не вылететь. Сам ведь меня кататься позвал. Я не напрашивалась.
— Могу вообще не держаться, если тебе так спокойнее! — рявкаю я, сдаваясь во власть праведного гнева. И чтобы Карим не думал, что я шучу, убираю ладони с его пресса, над которым он столько пыхтит в спортзале, и расставляю их в стороны. — Была бы моя воля, я бы предпочла тебя больше никогда не видеть.
— Вася, блядь! — выкрикивает Карим, сбрасывая скорость. — Ты чего творишь?! Руки верни на место!
Даже не знаю, почему мне настолько нравится его бесить. Вот слушаю, как он орёт, ловлю его бешеный взгляд в зеркале, и прямо зажмуриться хочется от удовольствия. Как будто ангелы поют и одновременно делают мне массаж ступней. Но Карим прав, конечно. Скорость-то не маленькая, и лучше держаться, а то… А дальше я подумать не успеваю, потому что квадроцикл подпрыгивает на полене, развалившемся посреди тропинки, руки взмывают в воздух, будто пускают волну на футбольном матче, и меня, как выстрелившую петарду, вышвыривает из сиденья.
Всё происходит так быстро, что я даже толком испугаться не успеваю. Всего секунда — и плечо будто облили кипятком, больно затылку, ноет позвоночник, а в задницу, кажется, вонзилась сосновая шишка.
Первая мысль, пришедшая в голову: интересно, я ещё жива? Или боль в копчике — это извращенцы-черти, орудующие кочергой? Вторая мысль: если я жива, то лучше бы мне умереть прямо сейчас, ну или на крайний случай навсегда лишиться памяти, чтобы никогда не вспомнить об этом позоре. Ну почему все самые постыдные вещи происходят со мной в присутствии Карима?
— Вася! — Лицу становится одновременно щекотно и горячо. Это Карим надо мной дышит. — Малыш, ты живая?
Он лихорадочно гладит моё лицо, протискивает руку под затылком, приподнимая голову.
— Вася, ну что ты за дурочка такая… Блядь, ты же убиться могла.
Надо бы открыть глаза, чтобы его успокоить, но как же хочется отсрочить этот момент концентрированного стыда. Вот это самое мучительное: когда хочется выть от боли, но пожаловаться не можешь, потому что сама, курица, виновата.
— Вася… — Карим прикладывает руку к моей груди, очевидно, чтобы прощупать пульс. Вообще-то мог бы и к артерии приложиться… или к запястью.
Тогда я решаю, что пора, и, измученно поморгав, медленно открываю глаза. Карим склонился надо мной, выглядя не на шутку испуганным. Даже побледнел немного. Интересно, это потому что я головой ударилась, он кажется мне таким красивым?
— Где больно, малыш? — спрашивает он, старательно делая вид, что мой тройной тулуп в воздухе его не сильно впечатлил. Голос звучит так ласково и успокаивающе, что мне моментально хочется зареветь.
— А вы кто такой? Какой сегодня год?
— Я тот, кто надаёт тебе по жопе. Я тебя сейчас осторожно подниму, но, если станет больно — сразу скажи.
— Мне уже больно, — бурчу я, поморщившись. — Затылок, спина, плечо и задница трещат.
— Надо в больницу на осмотр ехать. У тебя наверняка сотрясение.
Я с облегчением выдыхаю, когда Карим отрывает меня от земли, потому что в этот самый момент сосновая шишка наконец перестаёт таранить мне задницу.
— Не надо никакой больницы. У меня всё нормально.
Я невольно прикрываю глаза, потому что щека снова соприкасается с его футболкой и становится необъяснимо хорошо. Я так давно ни с кем не обнималась, а Карим так бережно прижимает меня к себе, да ещётак мило испугался… Даже малышом назвал, как раньше. Можно же ненадолго забыть, что он козлина, и просто позволить ему обо мне позаботиться? Так легко тащит меня на себе, как будто я и впрямь Дюймовочка.
— Я тяжёлая, наверное, — фальшиво вздыхаю, обнимая его за шею.
— Пару кило точно прибавила. — Судя по клокочущей вибрации в его груди, Карим сдерживает смех.
Я тыкаю его локтем и, задрав подбородок, шутливо хмурюсь. Наши глаза встречаются, и сердце начинает учащённо биться. Так близко его лицо я очень давно не видела. Можно каждую неровность на губах разглядеть и каждую крапинку пробивающейся щетины. Забыв о нытье в позвоночнике, я заворожённо таращусь на родинку под его скулой.
— Напугала меня, — глухо говорит Карим, уставившись в уголок моего рта. — Что ты за дурочка такая, Вася?
— Просто ты меня обвинил в том, что я скучала, а я по тебе не скучала, — шёпотом отвечаю я.