Эксцессия
Шрифт:
Наконец он понял, что должен сделать. Он отделил поля двигателей от энергетической решетки и внедрил эти вихри чистой энергии глубоко в ткань своего Ума, разрывая рассудок на части во вспышке агонии, сравнимой со вспышкой сверхновой звезды.
VIII
Генар-Хафун появился у входа.
– Сюда навер-рх, – прохрипел голосок.
Он посмотрел вверх и увидел черную птицу сидящей на парапете.
– Ну что? – спросила она, когда он присоединился к ней на вершине башни.
– Закрыто со всех сторон, – подтвердил ГенарХафун.
Итак,
Он уже успел осмотреть все комнаты, они выглядели в точности такими, какими были 45 лет назад на Телатурьере, разве что мебели стало поменьше. Так же удивляло отсутствие обслуживающих дронов.
– Я же говор-рил тебе.
– Но почему? – удивился Генар-Хафун. Он никогда не слышал, чтобы корабль Культуры держал кого-то на борту в качестве пленника. А тут получалось, что все пассажиры на борту “Сновидца” пленники.
– Потому что мы – заключенные, – прокаркала птица.
– Послушай, ты же не аватара, – ты же не являешься частью корабля?
– Нет, я – независимая сущность, – гордо отвечала птица, расправляя перья. Но тотчас поспешно повернула голову, оглядывая горизонт. – Пр-ротивная р-ракета! – каркнула она с нескрываемым отвращением. – Ну, ничего, еще посмотр-рим!
Она встряхнулась и снова посмотрела на него.
– А каковы твои пр-ретензии к Амор-рфии? – спросила она, поблескивая черными бусинами глаз. Генар-Хафуну показалось на миг, что она радуется его замешательству.
– Никаких претензий, – отрезал он.
– Не волнуйся, – сказала птица. – Это просто один из отсеков, ангар или что-то вроде… А в нем целое море и атмосфера. Две атмосферы.
– Да, – ответил птице человек. – Я слышу.
– Все устр-роено. Все для нее.
Он кивнул. По его сосредоточенному виду можно было решить, что он раздумывает над словами птицы.
– Ты тоже пр-ринадлежишь ему? – самодовольным тоном спросила птица.
– Не понял?..
– Ну – ты же пр-редатель. Ты бросил ее. Ведь ты тот самый пар-рень, который жил здесь с ней. В той еще башне.
Генар-Хафун отвел глаза в сторону.
– Если ты имеешь в виду Дейэль, то да: мы жили в башне, как две капли воды похожей на эту, на очень похожем острове.
– А-га-га! – подпрыгнула птица, топорща перья. – Я так и думал! Ты тот самый плохой пар-рень!
Генар-Хафун нахмурился:
– Да пошла ты…
Птица насмешливо закудахтала;
– Вот на что тебя выманили! Хо-хо, а ловушкато захлопнулась! Рад бы, небось, выбраться? Да не тут-то было. Ха-ха-ха! – она вела себя как узник, радующийся новому соседу.
– А тебя каким ветром занесло, хохотун? – язвительно спросил Генар-Хафун пересмешника.
– О! – гордо отвечало пернатое создание, старательно приводя в порядок перышки. – Я – шпион!
– Шпион?
– Ну да! – самодовольно сказала птица. – Сорок лет я пр-ровела, постоянно наблюдая, подслушивая. И докладывал обо всем хозяину. Для этой цели я использовала Сохр-раненных, котор-рых выпускают. Оставляла послания на их теле.
Гравиес снова принялась прихорашиваться.
Глаза человека сузились:
– И кто же тебя подослал?
– Тебя это не касается, – сказала птица, на миг отрываясь от укладки перьев. На всякий случай она отодвинулась подальше от человека.
Генар-Хафун скрестил руки на груди и покачал головой.
– Куда направляется этот сумасшедший?
– О-о, он хочет поскорее увидеть Эксцессию.
– Эту штуку в Эспери?
– Ее, ее. Пр-рямиком к ней и движется, – подтвердила птица. – Так он мне сам рассказывал. Не вижу причин, чтобы ему не вер-рить. Все может быть, конечно. Так что еще 22 дня и…тю-тю, поминай как звали. Хочешь знать, что я думаю на этот счет? Все р-равно все идет к тому, что рано или поздно ты это узнаешь. Я думаю, что он загибается. – Птица наклонила голову набок. – Знаком с этим понятием?
Генар-Хафун кивнул.
– За-ги-ба-ет-ся, – повторила птица, точно смакуя это слово. – Если ты спросишь меня, что это такое, я скажу. За последние десять лет он совсем сорвался с катушек. Это мое личное мнение. Эту картину я наблюдаю вот уже сорок лет. Пора отмечать сорокалетие сбрендившего корабля. Он это называет новой жизнью, наверное. Переродился. Был эксцентр-риком, стал эгоцентриком. Уж я-то знаю. Уж мне-то поверь. Я могу тебе пор-рассказать о нем многое. Эта посудина более безумна, чем самый сумасшедший из миров. Лично я собираюсь смыться на “Желтуху”, если удастся выскочить из этой передряги. Хуже не будет. Куда бы эта “Желтуха” ни направлялась, хоть в самое пекло. – Затем, словно вспомнив какой-то уморительный анекдот, птица покрутила восторженно головой и продолжала: А тебе, приятель, если захочешь, можно проторчать здесь еще лет сорок. Если он не сгинет в этой дыре, называемой Эксцессия. Ха! Как это он, интересно, заманил тебя сюда? Хотел взглянуть на подружку? На ветерана беременности?
Генар-Хафун вскинул голову:
– Она что, в самом деле, так и не родила?
– Угу, – сказала птица. – Так и носит. Вот это будет крепыш, могу себе представить. Недоноском его, точно, не назовешь. Можешь себе такое представить? Нет? Я тоже. Свихнуться можно. Ну, вот, а теперь и папаша здесь. В общем, можно сказать, она получила все, что хотела. Ха!
Генар с озадаченным видом щипал нижнюю губу.
– Что молчишь? – ехидно спросила птица.
– Что? – отозвался человек рассеянно. Птица повторила вопрос.
Генар, казалось, по-прежнему не слышал. Он оставался глух и безучастен к происходящему. Затем, наконец, нехотя пожал плечами:
– Я летел сюда, чтобы поговорить с мертвецом. С Сохраняемым.
– Их всех эвакуировали, – сказала птица. – Разве ты не слышал?
Человек покачал головой.
– Речь не о них. Это кто-то без личности, сохраняемый в памяти корабля. Тела у него уже давно нет.
– Здесь нет никаких призраков, – сказала птица. – Кроме Аморфии. На Драйве всех десантировали. Полная разгрузка. Загрузка. Перегрузка. Как ни называй. Даже копий не осталось.