Эксгумация юности
Шрифт:
— Точно, — согласился Майкл, размышляя над тем, что она ему только что сказала. Потом вздохнул. — Миссис Мосс, мне пора. Можно я завтра загляну к вам? Мне было так приятно с вами поговорить. Было бы замечательно вновь увидеться.
Слезы заструились по его щекам. Это было уже слишком: Клара, его мать и теперь еще рыжие волосы… Он заплакал, протирая лицо салфеткой, в то время как она смотрела на него широко открытыми глазами.
— Поди-ка сюда, — сказала она, и когда Майкл наклонился поцеловать ее, обняла его. — Бедный маленький мальчик…
Ему показалось, что она так назвала его, но не был уверен — голос старухи прозвучал
Это случилось не на следующий день после того, как он поговорил с женщиной из «Урбан-Грейндж», а через день. Все это время он думал лишь о Кларе Мосс и ее воспоминаниях. Правда ли, что рыжеволосые мужчины некрасивы? Конечно, рыжие волосы считаются красивыми у женщин, иначе множество женщин с прекрасными волосами не красили бы их в разные цвета: каштановый, малиновый, медный, бордовый, красно-коричневый и, как раньше говорили, морковный.
Волосы Аниты были от природы каштановые, а глаза цвета почти морской волны. Он это прекрасно помнил. У Льюиса Ньюмена были рыжие волосы — раньше, когда он был школьником. Сейчас он почти облысел, а волосы, что остались на его голове, были седыми.
Майкл не мог вспомнить цвет волос отца Льюиса. Кажется, темные. Он уже давно умер, как и большинство их отцов — кроме его отца.
Он снял телефонную трубку, прошелся немного и набрал номер.
Аристократичный женский голос ответил:
— О да, мистер Уинвуд. Вы хотели знать, стоит ли вам навестить вашего отца. Я бы сказала, что непременно. Он в отличной форме. Конечно, он стар и страдает некоторыми недомоганиями, но в целом чувствует себя хорошо.
— Когда мне приехать?
— Моя коллега сказала вам в прошлый раз, что у нас произошел небольшой инцидент в «Урбан-Грейндж». С одной из наших подопечных произошел несчастный случай, мы думали, что потеряем ее. Но благодаря нашим чудесным врачам она поправится.
— Так когда же мне приехать?
— Давайте на следующей неделе. В любой день. Например, днем, ближе к чаепитию.
Глава шестнадцатая
Таблетки, которые выписал врач, хотя бы дали ей возможность поспать. Полноценным сном это назвать было нельзя, но по крайней мере это были восемь часов бессознательного состояния. Проблема Розмари, помимо прочего, заключалась в том, что с момента ее первой брачной ночи она почти никогда не спала одна. Трижды Алан ночевал у своей матери, когда умер его отец. Еще было несколько дней, когда после родов Розмари ночевала в больнице. Теперь ей казалось, что она уже никогда не сможет нормально заснуть без таблеток. И хотя препараты оказывали эффект, она просыпалась и тянулась к Алану, — к тому месту, где обычно спал Алан, — потом понимала, что его нет, что он бросил ее и что теперь она одна…
Дети и внуки отнеслись к ней очень по-доброму и с пониманием. Все целиком и полностью были на ее стороне. Каждый думал, что с ней обошлись несправедливо, а Оуэн и мужья дочерей заявили, что Алан, должно быть, совсем потерял рассудок. Что это начало болезни Альцгеймера. Она уже начинала уставать от этого слова. А та женщина… Дафни или как ее там зовут… Она, должно быть, просто обольстила Алана, когда он пребывал в каком-то замешательстве, неспособный понять внезапную потерю памяти.
Оуэн отправился к ним с Дафни, решительно настроенный заставить отца снова упаковать вещи и вернуться с ним вместе домой. Но вместо этого принял от старика стакан вина и… вежливо отказался остаться на ужин. Розмари он сказал, что эта парочка слишком упорна, что отец не поддался на уговоры. Фенелла решила, что с ней-то уж им придется считаться. Она отчитала Алана и Дафни за бабушкины страдания и сказала им то, что они уже и так знали: что Фрея беременна. Отсутствие Алана, по словам Фенеллы, лишит Розмари всей радости, которую она могла бы почувствовать при рождении нового правнука. Алан решил не давать повода для продолжения этого спектакля.
— О, лучше уходи, Фенелла. Свою партию ты сыграла исправно, а теперь, как бы там ни было, это уже не твое дело.
— Разве? — спросила его Дафни, когда та уехала.
— Конечно! Возможно, это касается моих детей, но внуки-то тут при чем? Нет, им тут распоряжаться нечего.
Фенелла по дороге заглянула к Фрее.
— Я виделась с дедушкой. Забавно, конечно, для его возраста, но он как-то возмужал. Знаешь, раньше он не мог толком постоять за себя. Он ведь терпеть не мог Каллума и Сибиллу. Я, конечно, не психолог, но он никогда не говорил об этом, просто терпел, и все. А теперь не стал бы. Он стал сильнее. Должно быть, благодаря ей, этой Дафни. Бабушке я, конечно же, ничего не скажу… Она может не так меня понять, а если и поймет, то тяжело воспримет.
— Ты говорила ему о ребенке?
— Да говорила, Фрея, но не могу сказать, чтобы это как-то подействовало. Мне кажется, он пропустил это мимо ушей.
— Это точно болезнь Альцгеймера, — заключила Фрея.
«Неплохо было бы, — сказала Джудит, — если бы Розмари приехала сюда и погостила пару недель. Или дольше, если ей так захочется. Ей нельзя оставаться одной». Но Розмари отказалась. Она сказала, что должна оставаться в квартире на Трэпс-хилл — на тот случай, если вдруг вернется Алан.
С тех пор как он ушел, она совсем забросила шитье. Ничего не готовила, за исключением разве что яичницы, да подогревала еду в микроволновке.
Долгие пешие прогулки, которые они совершали вместе, остались в прошлом. Она прекратила свои еженедельные посещения парикмахера и бросила бридж-клуб. Раньше она бы наверняка не забыла написать письмо с соболезнованиями Морин Бэчелор, но не теперь. Письмо так и не было написано, и в Кэрисбрук-хаус она так и не выбралась. Розмари продолжала сидеть дома, чувствуя себя очень несчастной. Алан иногда звонил, главным образом для того, чтобы спросить, все ли с ней в порядке, не нуждается ли она в чем-нибудь, нужны ли ей деньги. Он, казалось, понимал, что ей требовалась помощь, поскольку за всю жизнь ей ни разу не приходилось оплачивать счета и заполнять всякие бланки и квитанции. Она отвечала, что обо всем позаботятся Оуэн или Джудит, после чего начинала плакать.
— Но нельзя же так, — сказала ей как-то Джудит. — Ты заболеешь.
— Если я заболею, то, возможно, умру, а это было бы лучше всего.
— Ну, знаешь! — воскликнула дочь, которую иногда тянуло к высокопарным речам. — Я все же думаю, что тебе не мешало бы съездить туда самой и увидеться с ним. Поговорить, наконец. Я могу поехать с тобой, если захочешь. Адрес я знаю. Мы могли бы пообедать с Фреей и прогуляться вместе на Гамильтон-террас…
— Не делайте из меня посмешище, — отмахнулась Розмари, немного встряхнувшись. — Давай еще устроим вечеринку, отпразднуем и еще пригласим соседей. Это моя жизнь, Джудит. Это моя жизнь, и твой отец разрушил ее.