Экспедиция "Кон-Тики"
Шрифт:
Этот скромный эпизод мы восприняли как предупреждение. Теперь жди посетителей поздоровее… Если детеныш смог влезть на плот, то и его прожорливые родители сумеют. Должно быть, наши предки, викинги, когда сидели в своих ладьях и ждали, что вот-вот встретят морского змея, чувствовали примерно то же самое.
Но то, что произошло дальше, нас озадачило. Рано утром мы нашли совсем маленького кальмаренка на крыше каюты. Головоломка! Сам он туда не влез, это видно по тому, что нигде не было чернильных пятен, только черное кольцо вокруг самого «младенца». Его не уронила на крышу морская птица, иначе мы нашли бы метки от клюва или когтей. Видимо, его забросило туда волной, хотя никто из ночных вахтенных не мог припомнить такой здоровенной волны. И пошло: что ни утро — новые находки, причем самые маленькие кальмарята были длиной с палец.
Стало обычным, что
Мы по-прежнему собирали на палубе кальмарят. И вот в одно солнечное утро мы все увидели, как что-то вырвалось из воды и с шумом взлетело в воздух, словно небольшие капли дождя, спасаясь от вспенивших море корифен. В первую минуту мы подумали, что это еще какой-то вид летучей рыбы; мы уже познакомились с тремя. Но когда рой блестящих капель приблизился к плоту, летя на высоте полутора метров, что-то ударило Бенгта в грудь, шлепнулось на палубу и обернулось… маленьким кальмаром. Мы немало удивились и поместили малыша в брезентовое ведро с морской водой. Он напрягся и пошел вверх, но в ведре не мог хорошенько разогнаться и лишь наполовину выскочил из воды. Известно, кальмар перемещается по тому же принципу, что реактивный самолет. С огромной силой он проталкивает воду через канал внутри тела и быстрыми рывками плывет задом наперед, а собранные в гроздь щупальца тянутся за головой, делая кальмара обтекаемым. Две округлых, мясистых кожных складки по бокам работают как рули и как весла, когда кальмар не торопится. А теперь мы еще узнали, что не умеющие постоять за себя кальмарята, любимое блюдо многих крупных рыб, уходят от погони, взлетая в воздух, как и летучие рыбы. Они освоили реактивное движение задолго до того, как до этого додумался человеческий гений. Прокачивая сквозь себя воду, они набирают хорошую скорость и, действуя кожными складками как крыльями, под острым углом выскакивают из воды. И парят над волнами, сколько хватит разгона. Мы часто видели, как маленькие кальмары пролетали сорок — пятьдесят метров, либо в одиночку, либо по двое, по трое. Зоологи, которым мы потом рассказывали об этом, никогда раньше не слышали, что кальмар умеет планировать в воздухе.
На тихоокеанских островах меня часто угощали кальмаром: на вкус это помесь омара с резиной. Но на «Кон-Тики» кальмар занимал в меню самое последнее место. И когда на палубу сваливался такой неожиданный дар, мы спешили обменять его на что-нибудь другое. Обмен происходил просто: забросишь крючок, наживленный кальмаром, и вытащишь хорошую рыбину. Даже тунцы и бониты жадно брали такую приманку, а они у нас шли по высшему разряду.
Дрейфуя с волнами, мы встречали не только знакомые виды. В нашем дневнике много записей такого рода.
«11/V. Сегодня вечером, когда мы ужинали на краю плота, рядом с нами два раза всплыло какое-то громадное морское животное. Вспенит всю воду и исчезнет. Мы не могли понять, что это такое».
«6/VI. Герман видел толстую рыбу с темной спиной и белым брюхом, у нее был тонкий хвост и много шипов. Она выскакивала из воды справа от плота».
«16/VI. Слева по носу замечена странная рыба. Длина — 2 метра, ширина — один фут, коричневая, длинное, тонкое рыло, на спине около головы большой плавник, посередине — второй, поменьше, огромный серповидный хвостовой плавник. Держалась у поверхности, иногда плавала, как угорь, извиваясь всем туловищем. Ушла вглубь, когда мы с Германом взяли гарпун и сели в надувную лодку. Потом появилась опять — и снова нырнула, уже насовсем».
На следующий день:
«В полдень Эрик с верхушки мачты заметил тридцать — сорок длинных, тонких бурых рыб такого же рода, как виденная нами вчера. Они шли очень быстро с левого борта и исчезли вдали за кормой, слившись в сплошное бурое пятно».
«18/VI.
Два или три раза мы проплывали мимо чего-то темного, громадного, неподвижно застывшего у самой поверхности, ну прямо подводный риф. Наверное, это был грозный гигантский скат; но сам он не двигался с места, а мы не могли подойти достаточно близко, чтобы рассмотреть его.
Понятно, в таком обществе мы не могли пожаловаться на скуку. Но иногда мы не были ему рады, скажем, когда надо было самим лезть в воду, чтобы осмотреть днище. Как-то раз одна из швертовых досок отвязалась и ушла в щель под плот. Там она за что-то зацепилась, и мы никак не могли ее вытащить. Лучшими ныряльщиками считались у нас Герман и Кнют. Дважды Герман нырял под плот и, окруженный корифенами и лоцманами, тянул и дергал доску. Только он вынырнул после второго захода и сел на краю плота перевести дух, вдруг мы в каких-нибудь 3 метрах увидели восьмифутовую акулу, которая шла откуда-то снизу курсом на ноги Германа. Возможно, мы ее зря обидели, но нам показалось, что акула замыслила недоброе, и мы всадили ей в голову гарпун. Акула вознегодовала, и завязалась лихая схватка. В итоге хищница ушла, оставив на поверхности воды маслянистое пятно, а доска осталась лежать под плотом.
И тут Эрику пришло в голову смастерить водолазную корзину. Мы не были богаты сырьем, но нашелся бамбук, Нашлись веревки и старая корзина из-под кокосовых орехов. Мы надставили корзину бамбуковыми жердями и заплели веревками пространство между ними. Теперь можно было спускаться под воду. Наши ноги — приманка для морских хищников — были скрыты в корзине. Правда, веревочная сетка была скорее психологической, чем реальной защитой, но в крайнем случае можно было, заметив что-то опасное, присесть и сжаться в комок, а друзья на палубе мигом вытянут тебя из воды.
Эта водолазная корзина сочетала в себе полезное и приятное. Постепенно она стала для команды своего рода увеселительным учреждением, ведь мы теперь могли вволю изучать плавучий аквариум под нашим «Кон-Тики».
Когда по поверхности океана катили длинные, ленивые валы, мы поочередно спускались в корзине и сидели под водой, сколько хватало дыхания. Здесь царило своеобразное освещение, приглушенное и без теней. И не поймешь, откуда свет идет, не то что в надводном мире. Блики сверкают и вверху, и внизу; и солнце не где-то в определенной точке, а словно равномерно разлито повсюду. Днище плота купалось в ярком магическом свете — вот они, девять могучих бревен и сеть веревочных креплений, а по краям и вдоль рулевого весла колышутся светло-зеленые гирлянды водорослей. Идут, послушно держа строй, лоцманы — эти зебры в рыбьем обличье; вокруг них нервно скользят прожорливые корифены. Светится розовая древесина торчащих из щелей швертов, усеянных мирными колониями светлых морских уточек, которые мерно взмахивают желтой бахромой жабер, добывая себе пищу и кислород. При опасности они тотчас захлопывали створки с желтоватой или розовой каймой и не открывали дверь, пока враг не уйдет. После яркого тропического солнца подводный свет казался нам удивительно мягким, чистым и приятным. Даже если смотреть вниз, где в пучине таится вечная ночь, глаз ласкает голубое сияние пронизанной солнцем толщи. И на самом дне этой хрустальной толщи можно различить рыб — то ли бониты, то ли еще кто-то, не опознать: уж очень глубоко. Иногда они шли огромными косяками. Может быть, в полосе течения всегда много рыбы? Или их привлек наш «Кон-Тики», и они решили несколько дней провести в нашем обществе?
Мы особенно любили спускаться в корзину, когда нас на вещали щеголяющие золотистыми плавниками огромные тунцы. Иногда они ходили косяками, но чаще всего по двое, по трое, и несколько дней подряд мерно скользили вокруг плота, если только не попадались на наши крючки. Смотришь с плота — неуклюжие бурые туши, никакого изящества. А окунешься в их родную стихию — что за штука: и цвет не тот, и рыба не та! До того разительная перемена, что мы возвращались на плот проверить, не обознались ли. А они на нас ноль внимания, плывут как ни в чем не бывало, но до чего же изящные, элегантные, никакая другая рыба с ними не сравнится. Цвет металлический, с фиолетовым отливом. Этакая увесистая торпеда из сверкающей стали и серебра, идеально обтекаемая форма, безупречно отрегулированная плавучесть. Чуть шевельнет одним, другим плавником, и 70–80-килограммовая туша удивительно легко рассекает воду.