Экспедиция "Кон-Тики"
Шрифт:
И чем ближе мы соприкасались с морем и его обитателями, тем лучше его понимали, тем увереннее себя чувствовали в нем. Мы прониклись уважением к первобытным людям, которые жили в Тихом океане, жили Тихим океаном, а потому воспринимали его совсем не так, как мы.
Спору нет, мы определили солевой состав, дали тунцу и корифене латинские имена. Древние до этого не додумались. И все-таки, сдается мне, их представление о море было вернее нашего.
Океан не баловал нас твердыми ориентирами. Волны и рыбы, солнце и луна — все непрерывно перемещалось. Мы с самого начала зарубили себе на носу, что на протяжении всех восьми тысяч километров от Перу до островов Южных морей суши не будет. Тем сильнее мы удивились, когда, подойдя к 100° западной долготы, прямо по курсу увидели на карте пунктирный кружочек, обозначающий риф. И так как карта была совсем свежая, мы поспешили раскрыть «Лоцию
«В 1906 году, а затем в 1926 году были получены сообщения о бурунах, наблюдавшихся примерно в 600 морских милях к юго-западу от Галапагосских островов, на 6°42' южной широты и 99°43' западной долготы. В 1927 году с судна, проходившего в одной морской миле к западу от этой точки, ничего не было замечено, в 1934 году другое судно прошло в миле к югу и также не обнаружило бурунов. В 1935 году теплоход „Каури“ производил в этой точке промеры до глубины 160 саженей, но дна не достал».
Судя по карте, район этот все еще считался ненадежным, и мы решили идти прямо к загадочной точке и обследовать ее, ведь плот не корабль, ему мели не так страшны. Риф был помечен чуть севернее предполагаемой линии нашего дрейфа, поэтому мы повернули парус и руль так, чтобы нос плота смотрел на север. Теперь мы принимали ветер и волны с правого борта, а тут еще посвежело, и в итоге Тихий океан чаще обычного совал нос в наши спальные мешки. Нас утешало то, что «Кон-Тики» доказал свою способность уверенно идти под неожиданно большим углом к ветру. Правда, стоило нам выйти из бак-штага, как начиналась потасовка, чтобы снова подчинить себе плот. Двое суток шли мы курсом норд-норд-вест. Ветер дул то с востока, то с юго-востока, стройные шеренги волн поломались, гребни норовили подмять нас, но плот переваливал через них. На мачте постоянно кто-нибудь сидел, ловя секунды, когда «Кон-Тики» взлетал на высокой волне и кругозор увеличивался. Валы вздымались на два метра над каютой, а когда две волны сталкивались, они, борясь между собой, поднимались еще выше, и невозможно угадать, куда обрушится шипящий гребень… На ночь мы нагромоздили ящики у входа в каюту, но это нас не спасло. Только уснули, вдруг на стену обрушился первый удар, тысячи струек прорвались сквозь щели, а через ящики внутрь ринулся пенящийся каскад.
— Позвоните водопроводчику, — послышался чей-то сонный голос. Но водопроводчик не пришел, и как мы ни жались к стенкам, чтобы вода могла стекать через пол, за ночь к нам в постели натекло столько воды, что купаться не надо. А во время вахты Германа волна забросила на плот здоровенную корифену.
На следующий день пассат решил, что хватит метаться, лучше дуть прямо с востока, и волны утихомирились. Плот должен был достичь заветной точки еще до полудня, и мы то и дело сменялись на мачте. В этот день мы наблюдали особенно много разных рыб, может быть, потому, что смотрели внимательнее.
Утром увидели большую рыбу-меч, которая мчалась прямо на плот. Между двумя острыми плавниками, торчавшими из воды, было метра два; меч казался таким же длинным, как туловище. У самой кормы плота рыба-меч заложила крутой вираж и скрылась за гребнями. А когда мы принялись за обед, приправленный морской водой, конусовидная волна рядом с нами подняла вверх большущую черепаху, широко растопырившую свои ласты. Через секунду волна схлынула и черепаха пропала так же внезапно, как появилась. Мы успели только заметить, что под ней бледно-зелеными молниями сверкали корифены. Здесь было на редкость много крохотных, не больше дюйма, летучих рыб. Они целыми косяками взлетали в воздух и часто приземлялись на плоту. Появились поморники, то и дело над плотом кружили фрегаты — хвост, как ножницы, этакие здоровенные ласточки. Принято считать, что фрегат не улетает далеко от суши, поэтому настроение на борту сразу поднялось.
— Глядишь, найдем песчаную косу или хотя бы подводный камень, — мечтали ребята.
А самый главный оптимист сказал:
— Вдруг там зеленый бугорок торчит, здесь же почти никто не бывал! Откроем остров и назовем его Кон-Тики!
Начиная с полудня, Эрик все чаще взбирался на кухонный ящик и колдовал секстантом. В 18.20 он объявил, что наши координаты — 6°42' южной широты и 99°42' западной долготы. Всего одна миля отделяла нас от помеченного на карте рифа. Мы спустили рею и убрали парус. Ветер восточный, он приведет нас точно в нужное место. Солнце нырнуло в океан, и луна включила на полную мощность свой прожектор, осветив морскую гладь: от края до края — черные тени, серебряные блики. Видимость с мачты была хорошей. Куда ни погляди — длинные шеренги волн, и всюду рушатся гребни, но нигде не видно бурунов, указывающих
Разыскивая мнимый риф, мы узнали кое-что о том, как работают наши шверты. Позднее Герман и Кнют, вместе нырнув под плот, вытащили наконец пятую доску, и мы совсем приблизились к разгадке секрета этих приспособлений, который был утрачен, когда индейцы перестали ходить на плотах. Нетрудно было сообразить, что эти доски — своего рода шверткиль, позволяющий идти под углом к ветру. Но ведь первые испанские путешественники сообщали, что индейцы, выйдя в море, «управляли» плотом с помощью досок, которые они просовывали в щели между бревнами. Это казалось непостижимым всем, кто занижался загадкой швертов, в том числе и нам. Ведь доска плотно зажата в щели, ее нельзя повернуть, какой же это Руль?..
Вот как раскрылся секрет.
Дул ровный ветер, волны улеглись, и «Кон-Тики» уже несколько дней выдерживал курс при закрепленном рулевом весле. Тут мы просунули выловленную доску в щель на корме — в ту же секунду плот рыскнул на несколько градусов к северо-западу и пошел новым курсом. Вытянули доску обратно — «Кон-Тики» вернулся на прежний курс. Опустили — опять повернул; вытянули наполовину — пошел средним курсом. Не трогая рулевого весла, а только маневрируя швертом, мы могли менять курс. В этом и заключалась гениальная идея индейцев. Они создали простую систему равновесия, где мачта и парус играли роль опорной точки, фиксированной давлением ветра. Плечами рычага служили передняя и задняя части плота. Если общая площадь швертов в задней части «перевешивала», плот рыскал, если же «перевешивали» носовые доски, плот уваливался. Меньше всего, естественно, влияют шверты, расположенные ближе к мачте, они образуют более короткое плечо. Если идти точно на фордевинд, доски перестают действовать, но тогда все время надо рулить веслом, чтобы выдерживать курс; к тому же, идя перпендикулярно волне, плот не так легко переваливал через гребни, сказывалась его длина. А так как вход в каюту и кухня-столовая были в правой части плота, мы предпочитали идти левым бакштагом.
Конечно, можно было так и продолжать плавание — пусть рулевой маневрирует швертом, вместо того чтобы тянуть весло. Но мы уже приноровились к веслу и рулили нм, а швертами только задавали общий курс.
Следующая важная веха на нашем пути была такой же невидимой, как таинственный риф.
На сорок пятый день плавания мы прошли 108° западной долготы и завершили первую половину нашего путешествия. Позади, в 4 тысячах километрах на восток, лежала Южная Америка, и ровно столько же осталось до Полинезии на западе. Ближайшая суша — Галапагосские острова, направление ост-норд-ост, и остров Пасхи точно на зюйд, но и до них не близко: 2 тысячи километров. За все эти дни мы не встретили ни одного судна и, как видно, не встретим, ведь мы идем вдали от обычных путей.
Но мы не чувствовали этих огромных расстояний, потому что наш кругозор не менялся, горизонт перемещался вместе с нами, и мир наш ограничивался все той же полусферой небосвода с плотом в центре, и каждую ночь над головой загорались одни и те же звезды.
Глава 6
Через Тихий океан. II