Эксперимент «Ангел»
Шрифт:
Джеб наклонился перед ней. Белохалатники, которые весь день гоняли ее по лабиринту, отступили на второй план и словно совсем растворились.
Откуда ни возьмись, Джеб поставил перед Ангелом поднос с едой. На нем аппетитно дымились тарелочки, мисочки, и от каждой поднимался такой душистый вкусный пар, что у нее сразу свело челюсти.
Она уставилась на еду. Мысли совсем перепутались. В условие ее задачи добавились новые данные.
Итак, Джеб теперь был похож на всех остальных белохалатников в Школе. По всему, он переметнулся
Два: что скажет Макс, когда про все это узнает? Она просто с ума сойдет, на стенку полезет. Ангел даже представить себе страшно, как больно, горько и как тяжело будет Макс узнать о предательстве Джеба.
— Ангел, ты разве не хочешь есть? Я знаю, тебя здесь не слишком-то баловали! — На лице у Джеба написана искренняя забота. — Они рассказали мне, чем здесь тебя кормят. Это ошибка, моя хорошая. Они же не знали, какой у тебя аппетит особенный.
Он виновато улыбался, качая головой.
— Помнишь, мы все однажды ели на обед сосиски. Всем по две. Только ты одна целых четыре съела. А тебе тогда всего три годика было. — Он радостно засмеялся, как будто съеденные ею четыре сосиски были подтверждением того, что она — настоящее чудо природы. — Да-да, четыре сосиски в один присест, и это в три-тo года. Такой вот у тебя аппетит невероятный!
Он нагнулся к ней поближе, подтолкнув поднос чуть ли не под самый нос.
— Дело в том, мое золотко, что в твоем возрасте и с твоим метаболизмом тебе в день требуется как минимум три тысячи калорий. А я голову на отсечение даю, тебе и тысячи-то не давали! Ну ничего, мы это все теперь поправим. Не беспокойся!
Глаза у Ангела сузились. Это ловушка. Макс предупреждала ее именно о таких ловушках. Только Макс и в голову не могло прийти, что расставлять их будет Джеб Батчелдер.
— Не говоря ни слова, Ангел села, скрестила руки на груди и пристально вперилась в Джеба, глядя на него так, как Макс всегда смотрела на Клыка, когда они спорили, и Макс была твердо намерена одержать верх.
Усилием воли Ангел заставила себя не смотреть на еду и даже забыть о ее запахе. Но есть она все равно бы не могла — нервным напряжением ее живот скрутило в тугой и болезненный узел. От присутствия Джеба ей было в буквальном смысле физически плохо. И еще хуже было то, что от него не шло к ней ни единой мысли. Как будто рядом с ней стоял покойник.
Джеб виновато улыбался:
— Ешь, ешь скорей. Тебе обязательно надо есть. Есть и поправляться, набираться сил!
Она старалась глядеть прямо перед собой, не моргать и уж ни в коем случае не показывать, как ей плохо от его присутствия.
Вздохнув, Джеб развернул белую салфетку, взял вилку и воткнул ее в середину тарелки. Только и всего: протяни руку, возьми вилку… — и ты уже обречена.
— Ангел, я абсолютно все понимаю, — ласково говорит Джеб, — все это ужасно непонятно и противоречиво. И я сейчас не могу тебе ничего объяснить… пока… Скоро все само встанет на свои места. Ты все сама поймешь.
— Да уж коне-е-ечно! — и это было единственное, что услышал он от нее. Но в эти слова она вложила всю боль и все свое презрение к его предательству.
— Дело в том, Ангел, что жизнь — это тест. Иногда надо просто идти вперед, пройти все испытания, и в конце концов весь абсурд, все безумие обретает смысл. Вот увидишь. А теперь, давай, ешь. Клянусь тебе, тут никакого подвоха. Чем хочешь, клянусь.
Так она и поверила его клятвам!
— Я тебя ненавижу, — твердо заявила она.
Ее слова Джеба не удивили. Немного расстроили, но не удивили:
— И это тоже нормально, моя хорошая. И это тоже совершенно нормально.
— Я. На. Седь-мом. Небе, — говорю я, глубоко втягивая в себя воздух, и доктор Мартинез смеется.
Я совершенно счастлива. У меня настоящие каникулы! И, в довершение всех семейных радостей, после обеда мы все втроем — Элла, ее мама и я — печем настоящие домашние пирожки с яблоками!
Я сначала до отвала объелась сырым тестом, а потом глядела в стеклянное окошко духовки на медленно поднимающиеся внутри пирожки и пьянела от их сладкого теплого запаха.
Взять на заметку: научить Надж и Ангела печь пирожки с яблоками.
Если только я когда-нибудь снова увижу Ангела.
Эллина мама вынимает из духовки противень с готовыми пирожками и отправят в печку следующую порцию. Дождаться, когда они остынут, я не в состоянии и, обжигая язык, откусываю здоровенный кусок прямо с пылу, с жару. Пирожок тает во рту, и по всему моему телу растекается несказанное блаженство.
Лица Эллы и ее мамы светятся добротой, и они не могут удержаться от смеха, слушая мое нечленораздельное мычанье и урчанье.
— Можно подумать, ты никогда раньше домашних пирожков не пробовала. — Я не очень понимаю, вопрос это или утверждение, но мне без разницы!
— Прямо рай земной! — я снова протягиваю руку за следующей порцией. — В жизни не ела ничего вкуснее! Сладкие, теплые, нежные… Как руки материнские, как дом родной…
— Бери-бери, не стесняйся, — подталкивает ко мне доктор Мартинез всю тарелку.
Вечером, когда мы укладываемся спать, я говорю Элле:
— Завтра с утра мне улетать.
— Не надо, останься, — отговаривает меня она. — С тобой так хорошо! Ты мне как сестренка, самая настоящая родная сестра.
Странно… С тобой, дорогой читатель, случалось когда-нибудь такое: тебе говорят хорошие, добрые слова, а тебе от них становится только хреновей?
— Нельзя мне, Элла, у вас остаться. Меня ждут. Друзья. Они без меня пропадут! У нас одно дело есть, ужасно важное дело.
— А ты вернешься? Прилетишь к нам обратно? … Хоть когда-нибудь?..